Антонио Гарридо - Скриба

– Спасибо, – произнес Алкуин, обращаясь к Исаму.

Тереза ничего не понимала – Исам только что победил выставленного им защитника, какая уж тут благодарность! Но девушка пришла в еще большее недоумение, когда Алкуин повернулся к ней и укрыл своей сутаной. Дрого приказал стражникам покинуть двор.

– Наконец-то все прояснилось, – спокойно произнес Алкуин.

Дождь затихал. Алкуин направился к Павлу, который почему-то стал отступать к развалинам парапета.

– Должен признать, мне это стоило немалых трудов, – сказал он. – Кто бы мог подумать, что Павел Диакон, папский посланник, является виновником стольких несчастий?

Тереза хотела вмешаться, но Исам удержал ее.

– Нападение на Горгиаса, – продолжил Алкуин, – смерть коадъютора Генсерика, тщеславного пергаментного мастера Корне и несчастной кормилицы, похищение девочек, убийство юного стражника… Скажите, Павел, до чего еще вы собирались дойти?

– Вы бредите, – римский нунций выдавил из себя улыбку. – Божий суд всё прояснил. Поражение выставленного вами бойца компрометирует вас.

– Моего бойца? Но ведь это вы предложили Хооса Ларссона.

– Чтобы защитить вас, – заявил Павел.

– А я полагаю, чтобы спасти себя. Если бы Хоос победил, на что вы и рассчитывали, девушку сожгли бы. А если бы погиб, что и произошло, вы избавились бы от своего соглядатая – единственного оставшегося в живых человека, способного выдать вас, поскольку он всегда действовал по вашим указаниям. И ему, и Генсерику, еще одному вашему сообщнику, вы заплатили золотыми монетами, отчеканенными в Византии. – Алкуин вытащил мешок и показал ему. – Всем известно, что их обращение на франкской территории запрещено. Откуда вы их взяли?

– Я заплатил их Хоосу за участие в поединке, между прочим, с вашего разрешения, – язвительно произнес папский нунций.

– Павел, Павел… Ради Бога! Эти монеты я нашел раньше, чем Исам бросил мне вызов. А если точнее, в тот день, когда Тереза застала вас беседующим в туннеле с Хоосом Ларссоном.

Павел застыл, но мгновение спустя бросился к Уилфреду, схватил его и пригрозил столкнуть в пропасть.

– По мне так можете толкать, – бесстрастно сказал Алкуин. – Он ведь тоже виновен.

Глаза Уилфреда, и так округлившиеся от ужаса, после этих слов чуть не вылезли из орбит.

– Потому что не Павел, а Уилфред покончил с Генсериком, – продолжил Алкуин. – Когда Уилфред узнал, что коадъютор предал его, заточив в часовню Горгиаса с намерением завладеть пергаментом, он без колебаний убил его. А потом сделал то же самое с Корне, – сказал он и указал на рукоятку повозки.

Решение пришло к Уилфреду мгновенно: стоило Павлу Диакону взяться за рукоятку, как он привел механизм в действие, раздался металлический скрежет, и Павел почувствовал укол в ладонь, но не придал этому значения.

– Забыли, с кем разговариваете? Я – папский посланник, – приободрясь, заявил он.

– И сторонник византийской императрицы Ирины, этой предательницы, которая ослепила собственного сына и ненавидит папу. Она подкупила вас, и вы собирались передать ей документ, чтобы предотвратить коронацию Карла Великого. А теперь оставьте Уилфреда в покое и скажите, где находится документ, похищенный вами из скриптория.

Павел пошатнулся – яд начал действовать. Справившись с собой, он вынул из-под одежды сложенный вдвое пергамент.

– Это вы ищете? Этот поддельный документ? Скажите, Алкуин, кто больше… – Голова у него задергалась, словно что-то сотрясало его изнутри. – Кто больше виноват? Я, всегда боровшийся за торжество истины, или вы, использовавший для достижения своих целей гнусную ложь?

– Единственная истина – это Бог, и он желает, чтобы папство продолжало существовать.

– Византийское или римское? – Павел стал нервно тереть глаза, будто в них что-то попало.

Алкуин хотел подойти, однако Павел произнес с угрозой:

– Еще шаг, и я разорву пергамент.

Алкуин остановился, понимая, что, как только яд подействует окончательно, документ окажется у него в руках, однако Уилфред ждать не стал. Стоило Павлу зашататься, он спустил собак, и те, словно повинуясь его желаниям, бросились вперед с намерением вцепиться римскому посланнику в глотку, но тот успел рукой защититься от первого пса, тогда как второй схватил его за сутану. Во время этой неравной схватки пергамент вылетел, и одна из собак начала трепать его, пока не порвала на мелкие кусочки. Павел попытался спасти документ, но другая собака налетела на него и чуть не сбила с ног. Несколько секунд он балансировал на краю бездны, недоуменно глядя на Алкуина, а затем вместе с собакой полетел вниз.

Алкуин приблизился к разрушенному парапету – на дне рва лежали тела Павла Диакона и Хооса Ларссона.

Собрав остатки пергамента, Алкуин понял, что никогда не сможет его восстановить. Он медленно перекрестился и повернулся к Дрого, причем Терезе показалось, на щеках его блестят слезы.

На похоронах Горгиаса в главном соборе присутствовали Дрого, оставшиеся члены папской миссии и детский хор. Исполнявшиеся ими антифоны казались Терезе музыкой небесных сфер. Рутгарда, в сопровождении сестры с мужем и детьми, безутешно плакала. Чуть позади стоял Исам, держа наготове табурет для Терезы, однако девушка им так и не воспользовалась – всю проповедь она простояла на ногах, испытывая гордость за своего отца, которая оказалась даже сильнее боли, чего нельзя было сказать о ее мачехе, выплакавшей, казалось, все слезы. После службы траурная процессия тронулась на кладбище. По настоянию Алкуина Горгиаса похоронили рядом с самыми прославленными людьми, которые благодаря благочестию или храбрости считались защитниками Вюрцбурга и христианских ценностей.

Эта мартовская суббота была самой печальной в жизни девушки.

В воскресенье утром Алкуин попросил Терезу прийти. Ей не хотелось видеться с монахом, однако Исам настоял на встрече, и когда она явилась в скрипторий, молодой человек тоже ожидал ее там. Тереза приветливо поздоровалась с обоими, села, и Алкуин предложил ей горячие булочки, но она отказалась. После этого наступило молчание, которое, откашлявшись, прервал Алкуин.

– Ты правда не хочешь? – на всякий случай спросил он, после чего убрал угощение и разложил на столе остатки пергамента. – Столько труда пропало впустую, – посетовал он.

О своем труде Тереза не думала – только о напрасных усилиях отца и его гибели.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Исам.

Девушка еле слышно ответила, что хорошо, но он не поверил, так как глаза ее влажно поблескивали. Алкуин прикусил губу, глубоко вздохнул и взял Терезу за руку, однако она отняла ее. Тогда Исам взял ее руки в свои. Тем временем Алкуин собрал клочки документа и сдвинул их в сторону, как никому не нужную вещь.