Александр Трапезников - Язык его пропавшей жены

— Наконец ли? — усомнился Вадим.

— И еще, — Толбуев продолжал говорить, — семитология — область языкознания, изучающая семитские языки и письменности, включает такие комплексные дисциплины, как ассирология, арабистика, арамеистика, сабеистика, угаритоведение, гебраистика, эфиопистика и другое тому подобное. Вот к ним мы сейчас и отправимся.

А позади уже остались и Старая Купавна, и Жуковский, и Электроугли. Быстро летели время и километры. А стрелки часов показывали полдень. И ничто еще не предвещало трагедии, катастрофы… Которая, перефразируя самого Толбуева, подстерегает человека всегда. Потому-то и надо быть все время настороже. Но пока день был солнечным, небо — ясным, а настроение у ехавших в джипе людей — приподнятым. И обещанное Велемиром Радомировичем путешествие во времени к ассирийцам, хеттам, венетам и другим, дивным и древним, племенам и народам началось.

— Ассирология как наука возникла почти в одно и то же время, когда Платон Лукашевич писал свои труды. Он, на примере славянско-вавилонских лингвистических соответствий, раскрыл не просто филологические, но и мировоззренческие особенности Изначального Языка — Истота, сравнивая религию, мифы и магию древних народов Ассирии и Руси. Его изыскания, скажу я вам, носят тотальный характер и посвящены языческо-языковому мировоззрению. И они способствуют не механическому, а внутреннему и живому восприятию славянской изначальной религии и культуры. И нисколько не противоречат христианским верованиям по той простой причине, что самого христианства в те давние времена просто не существовало. Религия — это одно, а лингвистика — совсем другое.

— А юриспруденция — третье, — вставил Вадим, просто затем, чтобы хоть что-нибудь вставить. От нечего делать.

— В середине XIX века ассирийский язык еще не был расшифрован, а все артефакты (клинописные глиняные таблички) покоились под развалинами царских дворцов в Уре, Ашшуре, Хорсабаде, Уруке и Ниппуре. Древние письмена еще ждали археологов в тростниковых корзинах, в кувшинах и ящиках. Они еще не были прочитаны, но слово «Ассирия» уже витало в воздухе и владело просвещенными умами. Так бывает, когда Нечто вдруг овладевает массами. Ну, не всеми, а наиболее продвинутыми людьми своего времени. Как сейчас слово «Рынок». Им казалось, что от разгадки «Ассирии» зависит очень многое, чуть ли не всё в истории и лингвистике. И тайна Праязыка, и понимание происхождения народов, и верное толкование Библии, и обретение истины.

— Истина — в Конституционном суде, — тотчас добавил молодой юрист.

— Ассирология — это не просто история месопотамской культуры, — не обращая на него внимания, гнул Толбуев. — Нет, по «гамбургскому счету», — это история всего древнего мира, в том числе, конечно, и славян, увиденная сквозь призму народов древнего Междуречья. Через шумеров, хеттов, хурритов, Урарту, Элам, древнюю Эблу, Сирию и Аккад, то есть через Вавилон и Ассирию, вместе взятых… Ей, ассирологии, всего чуть более ста пятидесяти лет. Совсем ребенок, по историческим меркам. Но это дитя-индиго, с большими возможностями, когтями и зубками, и еще неизвестно, какие открытия оно нам сулит в будущем. Что несет в себе? Пользу или вред, добро или зло? Ладно, не будем гадать, пока что мы имеем то, что имеем. За сто пятьдесят лет ассирийский язык был дешифрован, и это ударило по многим «непреложным авторитетам». Особенно это коснулось устоявшихся толкователей Библии, в частности, Ветхого Завета. Он превратился в «священное писание» лишь для одного из народов, не будем пояснять — для какого именно, и так ясно. А для других — едва ли не просто в источник по истории Древнего мира.

— Неплохой, кстати, источник, — сказал Гаршин.

— Есть два поистине гениальных ассиролога позапрошлого века, хотя и прошлого тоже, поскольку работали на стыке двух столетий. Это Фридрих Делич и Альфред Йеремиас. Так они разобрали всю Библию буквально «по кирпичику», обнаружив на каждом из них печать Ассирийской империи. Более того, через ассирийские языки, а их было много, они поняли суть самой Ассирии, а через нее — суть Библии. Однако Лукашевич создавал свои труды «Чаромутие…» и «Древнюю Ассирию…» до Делича и Йеремиаса, а оттого они имеют первостепенное значение. И, кроме того, подход у Платона Акимовича был совсем иной. Вместо «языка как языка» Лукашевич искал «язык как ключ к Праязыку». Ассирийские языки были нужны Лукашевичу как пример «чаромутия», самодоказывающих свою вторичность по отношению к языку Истоти, — добавил он.

Проехали Лосино-Петровский, городок, основанный еще Петром I. Задерживаться в нем не стали.

— Лукашевич считал, что единый истотный Праязык рассыпался на множество языков чаромутных, сохраняемых жрецами столь разных народов, как германцы, кельты, индийцы, славяне и другие. А от множества чаромутных языков пошли и чаромутные наречия. Но в каждом народе сохранились и отголоски истотного Праязыка. Прежде всего — в старинных песнях. Ведь они своего рода лакмус. По ним можно судить: жив этот народ или уже нет? Где вы сейчас, кстати, услышите русскую народную песню? И в заброшенных деревнях-то уже не поют, а по телевизору — только как издевательский фарс Бабкиной да Кадышевой.

— Да пусть уж хоть такой, — не согласился Гаршин. — А то вообще ничего.

— Они — стилизованная подделка, — возразил Велемир Радомирович. — А автор «Чаромутия» обратился к народной песне потому, что она сохранила реликты необычайно древнего песнопения. При этом нисколько не изменив «истотности», первозданности старинного песенного гласа. И этот «глас», отражающий ритмику «первобытного языка», был единым для всех народов славянского корня. Они пели единым ритмом, говорили единым «праязыком», что, конечно, признается сегодня любыми лингвистами… Лукашевич был убежденным сторонником Божественности языка как такового. То есть того языка, на котором возносились богам священные гимны, а само слово «славяне» многие лингвисты производят от понятия «славить». Так что славяне — это те, кто правильно славят своего Бога. Еще точнее — при правильном дыхании и верном созерцании создают с помощью голосовых связок естественный и идеальный поток звуковых вибраций.

— Это что-то новенькое, — усмехнулся Вадим.

— Нет, старенькое. А чтобы доказать это, обратимся к гимнам Ригведы. Конкретно — к мандале X, гимн 125. Там прямо излагается, что мир был создан именно такими вибрациями. Да и сама «Веда Гимнов» (буквальный перевод «Ригведы») есть собрание священных гимнов, именуемых на санскрите «Рич». И отсюда же, путем обоснованной Лукашевичем «чаромутной инверсии», происходит санскритское слово «чарча» (разговор, речь). А также армянское «чар» (говорить), родственное слову «рич» (чир, чар). Отсюда же, из «чарча», производное «чара». Оно имеет расширенное значение. Кроме волшебства, еще и лекарство, отрава, злое зелье, предвещение, а у чехов — черта. Язычники-славяне использовали магические возможности языка, как для гадания, так и для угождения богам, и все это происходило в дописьменную эпоху «черторезия» и «чаромутия».