Лариса Капелле - Велесова ночь

– Жалко, что недооценил я вас, боярыня Анна. Иначе… – и он остановился.

– Иначе что? Попытались бы меня снова убрать?! Да не только меня. О чем знал или догадывался Борис Холмогоров? А его друг Глеб? Да и в тот вечер, когда Варвару убили, вы тоже в поместье были. То, что Варвара ваш секрет разгадала, в этом я не сомневаюсь, и, скорее всего, она вам иногда и помогала, а деньги ей были нужны. И спор ваш из-за денег случился. Может, вы ее и убили? В вашем деле любой свидетель – лишний. Не так ли? Если уж благодетеля своего, Прокопия Холмогорова, вы не пожалели. А ведь именно он вас в Пскове заметил и в Москву перевез. Да и сложно сказать, сколько душ на вашей совести?!

– Благодетеля, говорите, – усмехнулся одними глазами Иван, снял услужливое выражение лица словно маску и как-то враз выпрямился. Теперь перед Анной сидел совершенно другой человек: спокойный, презрительный, высокомерный. – Для Ивана Мельникова Холмогоров, возможно, и стал бы благодетелем, да только прах его давным давно по ветру рассеялся. А для Эдивида Ольшанского Холмогоров был полным ничтожеством, безграмотным сластолюбцем и ни к чему не способным подлецом. В чем же заключалась благодетельность Прокопа Холмогорова? В том, что я за него самую маленькую записку писал, учил, как к кому подступиться, за него все вопросы решал, а он в своих покоях до беспамятства напивался, пока я дела за него вершил! Так что смерть его ни для кого потерей не была. Да только большего я вам, боярыня, не скажу, и потом не получится у вас все на мой счет записать. Задачу, вам заданную, вы благодаря мне не разрешите, потому как я не ваш человек. Ни крови Бориса с Глебом, ни крови Варвары на моих руках нет. И смысла мне особого врать нет. Нет наказания страшнее, чем за крамолу, поэтому Суд Государя Всея Руси смерть двух писарей и ключницы вряд ли заинтересует. Я вас огорчил, милостивая государыня, ну уж не взыщите! – он явно торжествовал, и она в который раз поразилась хладнокровию и выдержке этого человека. – Только откровенность за откровенность, удовлетворите мое любопытство, ответьте на один вопрос?

– Какой, говорите…

– Давно вы меня начали подозревать?

– С самой первой встречи, – глаза в глаза ответила Анна.

– Не поверю, что вы обладаете такой потрясающей интуицией!

– Нет, вовсе не интуицией, – спокойно возразила Анна, – просто вы допустили маленькую, но досадную оплошность, и я даже в начале не могла понять в чем дело, только совсем недавно случайно догадалась.

– Какую оплошность?

– Вы в ту первую нашу встречу перекрестились, когда о Борисе Горбатом заговорили, да только сделали вы это по-католически, слева направо, а не по православному, потом больше вы этой ошибки не повторили, Эдивид.

«Эдивид Ольшанский», – повторила она про себя. Все вставало на свои места. С того самого момента, когда попали в ее руки грамоты, якобы написанные Холмогоровым, ей стало понятно, что человек их написавший был на редкость начитанным, отличался тонким умом и владел настоящей культурой. Она уже тогда стала задавать себе вопросы и не надеялась так легко получить на них ответы. Внезапная разговорчивость овладела ее собеседником.

– Что ж, удача оказалась на вашей стороне, боярыня, мне остается только признать свое поражение. Но только не взывайте к моей совести! Я служу моему отечеству и моей вере, это вы свою веру на подачки московские променяли! Растоптали все святое! Мой отец был кастеляном Трокского замка и служил сначала Витовту, а потом Сигизмунду. И защищая Сигизмунда он и погиб. Я думаю, вы слышали, как ваш православный князь Чарторыйский с своими собаками убил собственного государя, Великого князя литовского. С тех пор ни на минуту Литве покоя не было, пока не пришел Казимир, которого ваш князь своим братом излюбленным величает и армии против него собирает…

– Вашего государя святым тоже не назовешь, и армии не один Иван собирает, – парировала Анна. Иван-Эдивид злобно прищурился, но ничего не ответил, она тем временем продолжала. – Еще добавлю, что я никогда и не утверждала, что вы Бориса с Глебом убили. И крови Варвары на ваших руках нет, но не потому, что вы решили записаться в армию агнецов божиих, а просто потому, что вас опередили, Эдивид Ольшанский. И поверьте мне на слово, имя убийцы я узнаю… рано или поздно, но узнаю…

В этот момент дверь за ее спиной неслышно отворилась. Кровь отлила от лица Ольшанского, ужас промелькнул в его глазах, жилы вздулись на лбу. Но все это длилось всего лишь доли секунды, и отчаяние на лице бывшего подъячего сменилось самоотрешением. Он словно застыл, готовясь к неизбежному. Анна оглянулась: на пороге в сопровождении двух стражников стоял палач Кремлевского дворца. Эдивид вышел, не сопротивляясь и не оглядываясь. Анна сидела, не двигаясь. Потайная дверца приоткрылась, и в комнату вошел Федор Курицын. Думный дьяк, сложив крест накрест руки, подошел к подвальному окошку.

– Эдивид Ольшанский у нас под носом! Ну что ж, не захочет, а заговорит, теперь ему не отвертеться. Мы к нему самого лучшего нашего вопросчика приставили. Это осиное гнездо Казимировых соглядатаев мы прикроем, – произнес он медленно, выделяя каждый слог, потом обернулся к Анне и с благодарностью произнес, – спасибо вам, боярыня, от всей души! Услуги этой я не забуду, и пока жив, в беде вам не быть. Как вы догадались, что за Холмогоровым стоял совершенно другой человек?

– Один человек подсказал, – задумчиво произнесла Анна, – дьяк Соломатин из постельного приказа. Он единственный не поверил внезапному превращению Прокопия Холмогорова. Он мне и сказал, что другим человеком становиться не надобно, когда другого человека завсегда найти можно. С тех пор слова эти беспрестанно крутились в моей голове, пока я их смысл не разгадала. Все дело было в Прокопии Холмогорове. Единственным желанием вашего ближнего человека было среди других выделиться и спокойное местечко в Москве подыскать. Да только как? Воин из него был никакой, усердием на службе государству он тоже не отличался, вот только хитрости было ему не занимать. Вот он и придумал. На Руси так повелось, сами знаете, что бояр жалуют не по разуму, а по породе. Поэтому и привыкли к тому, что при каждом воеводе и боярине есть письменный человек, излагатель его мнения.

– Что верно, то верно, было бы проще, если бы все наши государственные люди сами могли и речь держать, и грамоту составлять, да на «нет» и суда нет, – развел руками Курицын.

– Поэтому никого присутствие при Холмогорове Мельникова не удивляло, да и вряд ли кто-либо его замечал. Великолепное прикрытие! Мне даже кажется, что на самом деле Иван-Эдивид сам подкинул Холмогорову идею, как тому обратно в Москву вернуться и при дворе выдвинуться. Дело было нехитрое: втерся сначала в доверие, потом план предложил, а сам все время в тени оставался. Поэтому Холмогоров про подъячего своего никому ни слова, ни полслова не говорил. А после гибели Холмогорова к Лыкову на службу попросился, тот, ничего не подозревая, нанял.