Светозар Чернов - Новый цирк, или Динамит из Нью-Йорка

— Я не пойду, — сразу же отрезал Артемий Иванович.

— А кто еще? — всплеснул руками Бинт. — Кто это может сделать еще кроме вас, мсье Гурин? Я-то видел Посудкина один раз, когда он ломился ко мне в дверь на Монбриллан, а эту фурию, можно сказать, и не видел — она сразу же ткнула мне в глаз зонтиком.

— Действовать будем так, — сказал Рачковский. — Вы поедете сейчас к Монмартру на Колинкур, оставите фиакры внизу и подниметесь по Мон-Сени наверх пешком. Мсье Риан известит хозяйку, и она спрячет мсье Гурина в сарае, а затем под каким-нибудь благовидным предлогом заставит кого-нибудь из квартирантов выглянуть во двор из окна или даже спуститься вниз. Если они и Посудкин с Березовской — одни и те же люди, мы установим за ними наблюдение. Может, поляк обнаружится, может и немец.

— Да, конечно, я спрячусь в сарай, — в голосе Артемия Ивановича послышалась слеза. — А Посудкин увидит меня из окна, пока я буду перебегать через двор. А если не увидит, то Фанни меня унюхает. У нее на меня чутье. А как только они меня обнаружат, то тут же и убьют.

— Это б славно было, если бы они тебя убивать принялись, — усмехнулся Рачковский. — Мы бы их тут же и повязали. Кстати, Бинт, на случай стрельбы езжайте все-таки с ними, если начнется стрельба — сразу в полицию. Вдруг они там не услышат. Это какой участок?

— Комиссар сидит прямо в полицейской части на пляс Данкур.

— Там могут и не услышать. Там и паровозы гудят, да и расстояние не такое уж малое.

— Вы только и ждете, как от меня избавиться, — Артемий Иванович нащупал у себя в нагрудном кармане флягу с коньяком.

— Зато мы тебе похороны по первому разряду организуем. На Пер-Лашез.

— Увольте. Хочу в Псков, в свой фамильный склеп.

— Полно! Какой у тебя может быть фамильный склеп?

— А вы постройте, Петр Иванович. Кажется, довольно я потрудился на благо вас и Отечества. Наградные зажали, даже забыться от такой жизни не на что. Вот на них склеп и постройте. И чтоб был гранитный, с бронзовым венком, и чтоб было написано: «Иждивением З. А. Д. П. спасителю великого князя Николая Николаевича Младшего». — Артемий Иванович молниеносным движением достал флягу, свернул крышку и хлебнул обжигающей жидкости.

— Поехали, чего тянуть-то. Все равно от вас склепа не дождешься.

На угол улиц Мон-Сени и Коленкур филеры прибыли на двух фиакрах. Бинт остался внутри, поставив озябшие ноги на медную грелку, а Артемий Иванович с Продеусом и Рианом вылезли под хлынувший дождь и стали карабкаться вверх на холм по крутой булыжной мостовой, стараясь держаться подальше от вонючего потока, стекавшего посреди улицы.

— Чего вы за мной идете хвостом? — бурчал про себя Артемий Иванович, оглядываясь на шедших сзади Продеуса и Риана. — Меня и без вас застрелят. А вы берегите свои драгоценные жизни, они еще Петру Ивановичу понадобится. Он ваши наградные не зажилил, вам будет, на что склеп делать. Хоть по правде и не за что.

Дойдя до угла с Сен-Винсент, он бегло осмотрелся. Справа была каменная ограда, за которой мок под дождем голый сад, слева торчал вросший в склон кособокий оштукатуренный дом, помнивший еще времена Генриха Наваррского.

— Тут, что ли? — спросил у подошедшего Риана Артемий Иванович, кивнув на дом, и, не дожидаясь ответа, решительно вошел в калитку. Оказавшись в тесном дворике, он пнул ногой пустое ведро и громко крикнул: «Посудкин! Скотина! Стреляй, или я сам тебя убью!»

Вместо Посудкина с револьвером к Артемию Ивановичу из сарая вышла хозяйка с топором в одной руке, тощей обезглавленной курицей в другой, да еще и кривая на один глаз. Двумя страшными ударами курицей по морде она вышибла Артемия Ивановича обратно на улицу.

— Что, Гурин, уже бьют?! — крикнул Продеус, увидев окровавленного коллегу. Вдвоем с Рианом они бросились на штурм, но вернулись очень скоро.

— Их сейчас нет дома, — сказал Продеус. — Они недавно кудысь пошли. Надо быстро осмотреть их комнаты.

— Я к этой бешеной курице не пойду!

— Риан все уладил с ней. Нечего было так врываться. Здесь нравы простые.

Продеус ухватил Артемия Ивановича за рукав и поволок за собой, а Риан остался караулить под дождем на перекрестке, чтобы в случае появления квартирантов успеть известить об этом. Хозяйка, подозрительно косясь на Артемия Ивановича единственным глазом, провела их по крутой лестнице наверх и открыла своим ключом дверь. Пахло здесь так, словно комнату не проветривали со времен последнего свидания Генриха со своей возлюбленной. Казалось, отодвинь рассохшийся шкаф от стены и стряхни паутину, и увидишь на облезшей штукатурке надпись углем: «Сволочь ты, Габрюша, опять не пришла. Еще раз не придешь — велю отрубить голову. Твой Анри». И внизу — серебряным карандашиком: «Проспала я, Анрюша, прости. Вместо того, чтобы угрожать, подари мне свой будильник. Твоя Габриэль».

Будь у Артемия Ивановича больше времени, он непременно бы отодвинул шкаф, но сейчас его больше интересовало содержимое. Открыв дверцу с мутным зеркалом, он обнаружил одни мужские подштанники, красную косоворотку и штук восемь дамских панталон, кружевные сорочки и несколько пар теплых чулок. Подштанники были одним махом порваны надвое, брошены на пол и истоптаны.

— Чего ты буйствуешь, Гурин? — удивленно обернулся Продеус, вытаскивавший из-под узкой кровати чемодан.

— Вот ведь гадюка-то, а! — Артемий Иванович продемонстрировал Продеусу половину подштанников, на поясе которых так знакомыми Владимирову мелкими стежками было вышито красной ниткой «Лёв Посудкин».

— Они! — удовлетворенно сказал Продеус.

— А мне она вышила только фамилию, — Артемий Иванович бессильно опустился на кровать. — А здесь они, значит, спали.

— Окстись! — Продеус нажал на замок и открыл чемодан. — На этой кровати и одному трудно улечься. Разве что друг на друге. Тьху ты! Что ты нюни распустил: чужими подштанниками сопли вытираешь! Он на коврике спал. Видишь, шерстинки голубые от этих самых подштанников к каминной решетке прижарились? Это он по ночам задницу грел. А ты тоже хорош: с тайным обыском пришел и тут же тряпки рвешь! Хорошо, что они сюда больше не вернутся, а то бы Петро Иванович с тебя бы шкуру спустил.

— Почем знаешь, что не придут? — очнулся Артемий Иванович.

— Вещи вот оставили — дорогие, между прочим, — а умывальные принадлежности забрали. Посмотри на полочке, где кувшин стоит, мокрые круги от зубного порошка и духов. Если они пошли на рынок или еще куда пробздеться — зачем им зубной порошок? На такую мелочь мало кто внимание обратит, а отсутствие больших вещей хозяйка точно бы заметила. Ну и странное барахло у них в чемодане. А вот костюм мужской. Но на твоего Посудкина не налезет. Может, на того поляка? Нет? А на Шульца? Ну, если не поляк и не Шульц, значит третий кто-то есть. И этому третьему твоя зазноба больше дозволяет — вон, ботиночки его под кроватью у нее стоят. Ну-ка, припомни-ка, брат Гурин, кто в Женеве был подходящего роста?