Светозар Чернов - Новый цирк, или Динамит из Нью-Йорка

— Скажешь тоже, Артемий Иванович! Тут всего двое, кроме нас. А кто же тогда третий шпион?!

— Ты как был дураком, Посудкин, так им и остался.

— Ничего и не дурак! Я и без тебя знаю, что здесь шпионов много. Нас Шульц специально поселил на Монмартре. «Здесь, — говорит, — вас никто даже искать не будет». Двух недель не прошло, как нас нашли. И знаешь, кто нас обнаружил? Кун, который тебя в Женеве убил! Тьфу ты, пропасть! Ну, которого Фанни зонтиком в глаз ткнула. Нам пришлось удирать. Сегодня в каком-то злачном доме свиданий ночевали. Но теперь, слава Богу, все кончено. Ты жив, мстить за тебя не надо, стало быть можно домой ехать. Так что, действительно, меня это не касается, чего ты там задумал, а мы с Фанни сейчас на вокзал билеты покупать, и из вашего губернского Парижу прямиком до нашей уездной Женевы. Там тихо и дешево. У нас с ней еще две недели медового месяца осталось. А, вот и Фанни!

Березовская села рядом с Артемием Ивановичем и нежно взяла его за руку. Глаза ее безотрывно смотрели на него, словно ничего в этом мире ее уже больше не интересовало.

— Я уже месяц готовлю это дело, а вы-то как, Посудкин, собирались с наскоку-то все это сделать? — спросил Артемий Иванович, накрывая руку Фанни своей ладонью. — Вы хоть знаете, где он живет?

— В особняке на Елисейских полях. Вот Шульц нам даже адрес написал.

— И как же вы его узнать собирались? Может быть ты, Посудкин, с ним чай пил?

— Нам Шульц фотографию дал. — Посудкин полез за пазуху. — И сказал, что он саженного роста — ни с кем не перепутаешь.

На фотографии был изображен молодой генерал-майор в гусарской форме с вензелями на погонах.

— И что же, вы собирались подорвать его бомбами прямо в особняке?

— Нет, мне так далеко из-за забору до дома не добросить.

— Мы знаем, что по части бросания предметов ты не силен. — Артемий Иванович переглянулся с Фанни. — Вот если бы это мы с Фанни с лодочки в тебя камнями тогда кидались, то непременно бы попали.

— Я просто в Фанечку боялся попасть. Был бы ты один, живым бы не ушел. Да и дурным надо быть совсем, чтобы на Елисейских полях бомбами кидаться. Мы с Фанечкой специально две недели гуляли по Елисейским полям и выяснили, что великий князь ежедневно утром с сопровождающими выезжает из особняка в экипаже на прогулку, а вечером ездит обедать.

— И вы решили его во время обеда отравить?

— Да что ты все глупости-то городишь, Артемий Иванович! Как мы его можем отравить?

— Очень просто. Купите каравай и выйдите встречать его от имени русской революционной общины в ожидании либеральных перемен. Ты в красной косоворотке, Фанни в кокошнике. А вместо соли перец поставьте. Он хватит перца от жадности, пить захочет — тут вы ему стакан яду и поднесете.

— Уж лучше сразу из револьвера пальнуть, — покачал головой Посудкин.

— Так и пальнул бы. Или ты еще после этого убежать собирался?

— Собирался. Нам помирать ни к чему, мы только что с Фанечкой свое счастье обрели. Нам Шульц умнющий план составил, комар носа не подточит.

— Излагай, умник, — сказал Артемий Иванович, одну руку упирая в бок, а другой обнимая Фанни за талию. — Оценим, какой-такой план тебе Шульц выдумал.

— Сейчас изложу. Только ты руки-то от моей жены убери.

— Как тебе не стыдно, Лёв Посудкин! — вспылила Березовская. — Нельзя быть таким собственником!

— Побойся Бога, Фанни! — воскликнул тот. — Я уже полтора месяца твой законный супруг, а об обладании собственностью и речи еще не шло. Но теперь товарищ Гурин оказался жив, так что твое условие, считай, недействительно.

— Ты не о том говоришь, Посудкин! Ты мне обещал план Шульца изложить. Кстати, когда вы с ним в следующий раз должны были встретиться?

— Он сказал, что сам нас найдет, что это будет нетрудно. Он предложил нам взять на сутки экипаж без кучера и встать недалеко от особняка.

— Как без кучера?! А кто же править будет? Ты, что ли?

— Фанни, конечно. У нее на этот случай мужское платье было приготовлено. Она должны была в нем сидеть за кучера на козлах, а я в красной революционной рубахе внутри с револьверами.

Продеус за своим столиком поперхнулся кофе.

— Мы со Львом все вещи на Монмартре оставили, когда нас полицейские шпионы нашли, — сказала Березовская. — И мой мужской костюм, и рубаху для Льва. Сегодня вот пошли покупать новый. И рубаху. И вообще мне гардероб нужно обновить.

— А где же вы тут у нас в Париже красную косоворотку собирались купить? — съехидствовал Артемий Иванович. — У нас только красные фригийские колпаки продаются, да и то только к 14 июлю. У цыган можно было бы, но они продают рубахи только вместе с лошадью.

— Да нам хоть у цыган. Рубаха и рубаха, лишь бы красная была. Это мне с мужским костюмом проблема. Надо, чтобы и сидел на мне хорошо, и выглядел по-мужски. А со Львом ходить по магазинам — сплошное мучение. Вечно гундосит.

— Мы хотели дождаться на Елисейских полях утреннего выезда великого князя, — перебил ее Посудкин, — пристроиться следовать за ним, а потом при удобном случае я бы пальнул в князя через окно, после чего мы бы удрали.

— Удрали бы, конечно! В Париже в полиции не дураки служат, это вам не Женева. Уж убивца в красной рубахе и бабу в мужских портах они бы быстро словили.

— Красную рубаху Шульц придумал специально. Очевидцы запомнят только ее и мою бороду. Полиция решит, что борода накладная, а рубаху мы должны были сразу же переодеть, и Фанни должна была в свое платье переодеться. И скорее на вокзал обратно в Женеву.

— Так значит, лошадьми Фанни должна была править?

— Да, — подтвердил Посудкин.

— А ты когда-нибудь лошадьми правила, Фанечка?

— Нет, но это же легко. У них две вожжи. За какую потянешь, они туда и поворачивают.

— Да ты вот хоть Льва за рукав потяни, и то неизвестно, куда он повернет. Может вовсе стоять останется. А тут лошади! А вот к примеру, как ты ее остановишь или с места стронешь?

— Известно как. «Но!» — это пошла, а «Тпру!» — это стой, — вступился за жену Посудкин.

— Дурак ты, Лёв! Где ты в Париже русскую лошадь найдешь, чтобы она твои «тпру» да «но» понимала?

— А ты сам-то знаешь?!

— Я-то знаю. «Алле» надо кричать. В общем, я понял. Фанечка на козлах в мужском платье курям на смех и всем на обозрение, ты в карете прячешься… Смело!

— Ну вот что я вам скажу, — разозлился Посудкин и треснул ладонью по столу. — Никакой Женевы не будет. Ишь, обрадовались. Одни чужую жену лапают бесстыдно, а другие этому только и рады. Мы слово давали и обещание, что великого князя казним. Чтоб неповадно было царским прихвостням на нашу типографию покушаться. И мы это сделаем. А если мы погибнем, то мы станем живым укором Куолупайканену и Люксембургу, отказавшимся ехать с нами.