Далия Трускиновская - Персидский джид

– Будь по-твоему… – Дьяк задумался. – Данила, Богдан, потом сходите гляньте – жив он там на лестнице, помер, или вдруг его утащили, на что надежды мало, не таковы они… И ты, Соболев, когда думать будешь, что на допросах рассказывать, знай: тебя раненого вряд ли вытаскивать бы стали, а статочно – прикололи, чтоб лишнего не наболтал. Настасья, выводи нас отсюда…

Настасья, взяв факел, опять повела подземными переходами. За ней шел Богдаш – случайно ли рядом оказался? – а далее Данила и придержавший его за рукав, чтобы поговорить, Башмаков; Стенька вел Соболева, замыкал Сарыч.

– Ну, радуйся, прав ты оказался насчет Бахтияра, – сказал дьяк. – Ну-ка, догадайся, что там у Бахтияра с налетчиками произошло!

– С Бахтияром, как видно, было так. Он, следя за Обнорским, попал под Кремль тем ходом, которым лазили налетчики, что от самых нижних подклетов собора, – начал Данила. – И там он обнаружил кого-то из работников, что фальшивую монету чеканили. Сдается, его звали Епишкой – Епишку молотобоец поминал… Тот человек имел при себе набитый кошель и вышел не обычным ходом, а через колодец – видать, боялся, что при нем тот кошель сыщут. Бахтияр, видать, либо оглушил его посохом и забрал кошель для доказательства, либо как-то исхитрился допросить. И тут, на его беду, появились людишки Обнорского вместе с княжичем. Он почему-то не смог попасть в тот ход, что к собору, и полез черт знает куда, к Благовещенской башне, а они – за ним. И миновали башню, и они его нагнали уже у тайника Водовзводной башни. Может статься, у него у самого был нож, и он тем ножом отбивался. Княжич метнул в него джерид, перебил ему жилу – и тут-то Бахтияр, упустив посох, вывалился в барсучью дыру. А налетчики за ним не полезли – побоялись. Потом уж, когда мы там перестали галдеть и вопить вокруг мертвого тела, они изнутри нагромоздили земли и дыру забили. Только не знали, что Бахтияр за кусты хватался, иные почти выдернул. Только по тому, что они потом вянуть стали, и можно было найти место, где дыра.

– Может, и так, – согласился Башмаков. – Весьма похоже на истину.

– Можно пойти поглядеть снаружи, где привядшие кусты, – предложил Данила.

– Недосуг. И без того почти все ясно.

Настасья вывела на широкую подземную улицу, что вела к Ивановской колокольне и далее – к Успенскому собору. Наконец встала у железной решетки, за которой уже были соборные погреба.

– Вот, батюшка Дементий Минич, слово сдержала – и туда привела, и обратно, – сказала она.

– Вижу. И что же теперь с тобой делать, девка?

– Я знаю, после того, как Русиновой назвалась, веры мне уж нет. А ты поверь! – вдруг потребовала она. – Испытай меня! Может, и я еще на что пригожусь!

– Да на что ты пригодишься? Вот перед тобой воровские деньги блеснули – и ты за ними погналась. А что бы тебе растолковать куманьку про подземную мастерскую? И на Обнорского бы снарядили знатную засаду, не ушел бы. Сама себя ты, девка, обдурила. Нельзя одной задницей на два табурета сесть – непременно наземь шлепнешься. Что ты сегодня самой себе и доказала. Ни денег, ни мести… Одно слово – опозорилась.

– Так вот я тебе, Дементий Минич, как перед образами, обет даю! – воскликнула Настасья. – Коли отпустишь – я к тебе Обнорского на аркане приволоку! А коли обману – гореть мне огнем неугасимым! Господь мне свидетель и вы все!

Она распустила ворот рубахи и без смущения полезла рукой за крестом-тельником.

– Что, молодцы? – весело спросил Башмаков конюхов. – Поверим в последний, остатний раз? Данила, это не моя, твоя кума – что скажешь?

– Ну, коли на кресте поклянется… – не слишком уверенно произнес Данила.

– Ты, Желвак?

– Да гони ты ее, твоя милость, к чертовой бабушке! – решительно высказался Богдаш. – И с враньем ее вместе! Она и с крестом в кулаке соврет – недорого возьмет!

– Ан не совру! – возмутилась Настасья. – Ты меня понапрасну не порочь! Приведу его и в приказ сдам, а ты вруном окажешься!

– Ты, Сарыч? Ну как отпустим – и не вернется, и не будет у нас ни девки, ни княжича?

– Вернется, – несколько поразмыслив, сказал Сарыч. – Я баб знаю. Тут ее за живое зацепило, вернется!

– Будь по-вашему. Ступай, девка.

Очевидно, Настасья не ждала такого скорого решения. Она немного растерялась и смотрела на приступившего к ней Богдана недоуменно, словно спрашивая: да точно ли?

А он молча глядел на нее, хмурый и злой. С таким лицом, поди, во врага целиться хорошо, а не таращиться на красивую девку.

Данила же глядел сбоку на них обоих и чувствовал себя дурак дураком – он держал факел, освещая это диковинное прощание.

Настасья сделала шаг назад, отступил и Богдаш. Им бы развернуться и поспешить, каждому в свою сторону, а они продолжали пятиться, соединенные взглядом. И так это было странно, что все примолкли – и Башмаков, и Сарыч, и Стенька.

Настасья опомнилась первой.

– Не поминай лихом, куманек! – крикнула она. – Вернусь – расцелуемся!

Выхватив у Данилы факел, она повернулась, мотнув длинной вороной косой, и пошла быстрым шагом, почти побежала в сторону Никольской башни.

– Ну, Данила, у тебя и кума, – сказал, усмехнувшись, Башмаков. – Эта нигде не пропадет.

– А слово сдержит, – добавил Сарыч. – Я наверх подымусь и стрельцов кликну. Надобно будет поднять тела и раненого, коли жив. Выставить в избе, либо Разбойного приказа, либо Земского – глядишь, кто и признает.

– Ты спроси, кто стоял на Тайницкой башне и на отводной стрельнице, может, знают, как оттуда вниз пробиться, – велел дьяк. – Опять через алтарь ползать – нехорошо, а у нас два покойника, им там вовсе не место.

– Девке там тоже не место было, – возразил Сарыч.

– Не перечь, делай, что велено.

Сарыч поклонился и, распахнув дверь-решетку, вошел в подземелье Успенского собора.

Башмаков поглядел на конюхов внимательно, склонив голову набок, да и отвернулся.

Конюхи понимали, если и есть в Кремле человек, против которого Башмаков бессилен, так это государев тесть Милославский. Все, что можно сейчас сделать, сделано – мастерскую разорили, свидетелей уничтожили. Так кто ж поручится, что это – единственная мастерская?

Данила внимательно глядел на башмаковскую спину и затылок. Дьяк в государевом имени в задумчивости повесил голову, что и неудивительно – кому ж приятно осознавать свою слабость? Но понемногу плечи расправились, вернулась гордая осанка – Башмаков, сознавая невеликий свой рост, не желал горбиться и спину всегда держал прямо.

Очевидно, он обладал способностью чувствовать взгляд, потому что внезапно повернулся и строго поглядел на Данилу.

Данила шагнул вперед, ожидая приказания.

– С Божьей помощью, эту чуму мы одолеем, – сказал Башмаков. – Потерпеть придется, но через год кончится… Пошлет Господь знак государю… Тут-то и явится наша правота. Я маточники-то недаром приберег…