Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Азеф, испытывая острый интерес, поспешил к поэту-террористу.

Судьба наградила Савинкова счастливой внешностью. Это был красивый человек с правильными, словно выбитыми из мрамора, чертами лица, крепкой фигурой, полный аристократизма и с беспредельной, пожалуй, патологической храбростью. На Азефа внимательно и строго глядели два немигающих монгольских глаза. Они словно вопрошали: «Господин хороший, ты не шпик?»

В свою очередь, Азеф с любопытством разглядывал того, о котором с восхищением отзывались и Гершуни, и Аргунов. Азеф спросил:

— Вы хотите принять участие в терроре?

Растягивая слова, с барственной непринужденностью Савинков произнес:

— Да, я желаю убивать.

Азеф удивленно поднял брови, но негромко и подчеркнуто равнодушно произнес:

— Я тоже за террор, но лишь в рамках нашей партии.

Савинков оживился:

— «В рамках»? Какие к черту рамки, когда мы лишаем человека самого дорогого, данного Богом, — жизни? Мне всегда любопытно знать, почему человек готов убить себе подобного? Вот вы, Иван Николаевич, интеллигентный человек с умными глазами, ратуете за террор, за насилие, за кровь. То есть вы готовы на страшное преступление?

— Там, где нет закона, нет преступления.

Савинков замахал руками:

— Э нет, батенька! Это одни пустые звуки, это все равно что в барабан постучать — бум-бум-бум! Законы есть божеские, есть человеческие. И по ним обоим убивать возбраняется. По себе знаю: есть нечто другое — тайное и страшное, запрятанное в черных глубинах души, что заставляет идти на убийство. Сейчас на повестке дня стоит персона Плеве. Я готов в этом вопросе сотрудничать с партией.

Азеф лениво спросил:

— А вы, Борис Викторович, что, готовы убить Плеве?

Савинков хищно раздул ноздри, с животной страстью прохрипел:

— Готов ли я? Да я… — Сжал кулаки, безумным взором опалил собеседника. — После кишиневских погромов я просто обязан убить Плеве. Сейчас это самое важное дело моей жизни. И мне наплевать, виноват Плеве или не виноват. Раз министр, то должен быть убит. Верно? И мои товарищи жаждут совершить нападение на этого монстра.

— Да, общество жаждет ликвидации министра, — со вздохом пробормотал Азеф.

Савинков презрительно процедил сквозь зубы:

— Общество? Это что такое — людская толпа, которая тупа и переменчива? Толпой, ее мнениями и верованиями может управлять любой ловкий проходимец. Нет, все, что делаю, я делаю не ради «общества», а ради себя, ради собственных убеждений.

— У вас есть товарищи?

— Да, у меня есть три товарища, за которых я отвечаю головой.

— Кто это?

После некоторой паузы Савинков ответил:

— Первый — Янек Каляев. Я учился с ним в одной школе. Это было в Варшаве. Ему двадцать шестой год, он сын крепостного крестьянина из дворовых. У него нервный тик — дергает головой, но это делу не помеха. Был студентом Петербургского университета. Один из главных организаторов студенческих волнений девяносто девятого года в Петербурге, за что был сослан в Екатеринослав. В прошлом году без должных документов выехал в Германию. За это отсидел четыре месяца в Ярославской тюрьме. Теперь он снова нелегально прибыл в Германию.

— Богатая биография! — усмехнулся Азеф.

Не замечая иронии, Савинков продолжал:

— Каляев несгибаем, воля железная. Он мне прямо сказал: «Я погибну, но за собой в могилу кого-нибудь из кровососов — не важно кого! — унесу». Следующие товарищи — Алексей Покотилов и Дора Бриллиант. Оба из богатых семей, хорошо воспитаны…

Азеф махнул рукой:

— Этих я знаю, достойные молодые люди! Но, Борис Викторович, вы должны понимать: вчетвером вам дело на Плеве не поставить. Придется привлечь бóльшую группу людей. Но для начала вам с товарищами надо уехать в какое-нибудь тихое местечко, пожить, оглядеться, нет ли за вами слежки. Если нет денег, то партийная касса поможет.

— Против Фрейбурга не возражаете? Шварцвальд, гора Шлоссберг, недалеко струит могучие волны Рейн, памятник Шварцу — изобретателю пороха, великолепные виды, горный воздух и мой излюбленный отель «Виктория»…

Азеф вдруг сказал:

— А поэт вы замечательный! — и, рубя ладонью воздух, неожиданно хорошо прочитал:

Когда принесут мой гроб,

Пес домашний залает

И жена поцелует в лоб,

А потом меня закопают…

Глухо стукнет земля,

Сомкнется желтая глина,

И не будет того господина,

Который называл себя: Я.

…Он часто сидел между вами

Или пил вино в уголке.

Он родился,

Потом убил,

Потом любил,

Потом играл,

Потом писал,

Потом скучал,

Потом скончался…

Ведь он давно

Со всеми распрощался…

Савинков широко улыбнулся:

— Вы хорошо читаете, Иван Николаевич!

Азеф пожал руку Савинкову:

— Стихи прекрасные, вот в чем сила! А с убийством Плеве спешить не надо. Поспешишь — людей насмешишь. Через две недели я буду у вас во Фрейбурге. — На пороге задержался, сказал: — На Невском проспекте в доме под номером двадцать один находится контора по продаже авто. Купите самое лучшее, это поможет нашей работе: и выслеживать, и бомбу бросить, и скрыться с места преступ… с места нападения. Я Гоцу скажу, он вам выдаст необходимые деньги.

Савинков удивился:

— Ах, как мило! Как я сам прежде не подумал? Но у нас никто авто водить не умеет.

— Это дело легкое! При магазине есть инструктор — два-три дня учебы, и можно лихо носиться по петербургским проспектам и живописным окрестностям! Поручите кому-нибудь. Скажем, Боришанскому. Он хоть тупой, но водить авто способностей много не надо. Сегодня же деньги выдаст Гоц, я скажу ему.

На том и простились.

Азеф свое слово сдержал. В обещанный срок он прибыл в великолепный своими видами Фрейбург. Заговорщики удобно расположились на террасе открытого кафе «Эуропа». Внизу, за громадными валунами, которые лежали здесь еще во времена цезарей, нес свои воды Рейн. Пахло свежестью и водорослями.

Они бокалами пили вино, Азеф курил гигантских размеров гаванскую сигару и важным тоном излагал то, что сообщил ему директор Департамента полиции Лопухин — для передачи террористам:

— Итак, сударь, молитесь на меня! Удалось многое выяснить. Министр МВД Плеве живет в квартире, которая находится непосредственно в здании министерства по адресу Фонтанка, шестнадцать. Раз в неделю, чаще всего по четвергам, отправляется с докладом к царю. Маршрутов три, в зависимости от времени года и местопребывания царя: Зимний дворец, Царское Село или Петергоф. Однако в самое ближайшее время Плеве переберется на свою дачу, которая на Аптекарском острове. Наверняка, как и прежде, он будет по четвергам с утренним поездом ездить в Царское Село, где теперь обосновался государь.