Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Добродушно, словно дружил с гостем всю жизнь, Плеве заговорил:

— Прекрасно, а я кофе перестал пить: сразу же действует как снотворное, зато среди ночи пробудишься — сна ни в одном глазу! Лишь мысли о службе: что недоделал, что надо проверить, что государю доложить! — Плеве весело рассмеялся. — Евно Филиппович, моя заветная мечта — жить как самый простой, неприметный селянин. Мои предки — немецкие бароны, и я тоже «фон», но избегаю этой приставки. Прадеды при Петре начали России служить. Часто вспоминаю милый моему сердцу уголок — Калугу, детские годы, учеба в Николаевской гимназии. Я ее окончил на одни «отлично»! Так вот, бывало, спустишься утром пораньше к Оке. Вокруг еще все спит. Только пастух обходит деревню, собирает медленно бредущее сонное стадо. В руке удочка, над водой туман теплый стелется, рыба по воде хвостом бьет. В воздухе такое благорастворение, что дышишь полной грудью, надышаться не можешь. И в эти мгновения чувствуешь присутствие Творца с такой силой, что готов слиться с этим прекрасным мирозданием! — Лицо министра просветлело, глаза засветились молодостью.

Азеф подумал: «Какой добрый и несчастный человек!» Вздохнул:

— Вячеслав Константинович, у нас мечты схожие. Я тоже устал от службы, от вечной опасности разоблачения. Ведь за этим разоблачением — смерть и позор. У нас, в России, странные понятия: если укрепляешь государственность, то тебя обзовут ретроградом и негодяем. Зато если ты государство разлагаешь — то ты кумир публики и замечательный герой. Если государя хвалишь — то «передовое общество» носы морщит: «Ах, какой консерватизм, стыд и срам!» Грязью Россию и самодержавие поливаешь — тебе рукоплещут: «Браво, очень прогрессивный человек и демократ!» Все понятия извратились.

…Дежурный офицер принес поднос, на котором стояли чай, кофе, печенье. Плеве с интересом взглянул на собеседника:

— Ну что террористы? На кого замышляют?

Азеф размешал серебряной ложечкой сахар, помедлил, словно сомневаясь, надо ли говорить, с грустью произнес:

— Больно осознавать, Вячеслав Константинович, но эти негодяи своей первоочередной жертвой выбрали вас.

Плеве нашел в себе силы спокойно спросить:

— Почему?

— Только потому, что вы усердно служите государю и отечеству! — После долгой паузы добавил: — А может, потому, что мешаете кому-то из своих коллег. Других причин нет.

Плеве прикрыл веки, втянул в себя воздух и словно застыл. Потом перекрестился, глядя на образ Матери Божьей, стоявший в иконостасе, и тихо сказал:

— Каким-то образом распространились бывшие секретными сведения о том, что я разработал проект учреждения по главным городам России разыскных пунктов революционеров и террористов, и мы эту идею уже внедряем в практику. Теперь будет легче бороться со злоумышленниками, отсюда их злоба. А тех, кто замышляет на меня… прости их, Господи!

Азефа поразила искренность тона министра. Было ясно: жалеет своих будущих погубителей.

Азеф сказал:

— Но формальный повод — ваш антисемитизм…

Плеве улыбнулся:

— Здесь хочется вспомнить Пушкина: «О люди! Жалкий род, достойный слез и смеха!» Меня государь в шутку называет «жидовским батькой», потому что я постоянно пекусь об этом талантливом народе. Да, у евреев есть недостатки: склонность находить обиду там, где ее нет, вечное нытье на положение якобы «униженного». Но я за всю свою жизнь ничего не сделал плохого людям этой удивительно стойкой расы, народа с гибким мышлением, изобретательного и умеющего видеть перспективу. Увы, у нас, русских, этого слишком часто не хватает.

Азеф с удовольствием слушал министра и вставил слово:

— В революционной среде вас, Вячеслав Константинович, обвиняют в написании секретного циркуляра, запрещающего вести сионистскую пропаганду.

— Да, я подписал такой циркуляр двадцать четвертого июня третьего года. Он адресован в первую очередь губернаторам. Православная церковь не допустит пропаганды религии, чуждой нашему народу. К тому же нельзя, чтобы какая-либо раса, даже самая лучшая, превозносилась над остальными, считая их гоями, людьми низшего порядка. И у меня по этому вопросу была в августе полезная встреча с Теодором Герцлем, основателем сионизма, ратующим за создание еврейского государства. Это умнейший человек! После наших разговоров я понял идею сионизма и теперь поддерживаю ее.

Азеф улыбнулся:

— Вам, Вячеслав Константинович, известно, что на Герцля посыпались обвинения: «Зачем, Теодор, вы ходили к царскому министру?» Но он остроумно ответил: «Разве наш учитель Моисей не отправился к фараону?» — и тем самым посрамил скептиков. Так что вас уже сравнивают с фараоном.

Плеве тем же искренним тоном продолжил:

— Национальные вопросы — это всегда больная тема. Но теперь меня волнует иное — терроризм. Это страшная болезнь, ее надо выжигать каленым железом. Как я хотел бы поговорить с этими людьми, заглянуть им в глаза, спросить: «Что я сделал вам плохого, что вы готовы погибнуть сами, погубить меня, с которым даже незнакомы, погубить тех простых людей — извозчика, прохожих, охранников, — которые окажутся рядом?» Если террористы будут искренни, так им сказать нечего. Я боюсь, что теперь появилось немало людей, у которых больная психика. Что вы думаете, Евно Филиппович?

— Руководят терроризмом типы, которые тешат свое самолюбие и наживают на терроре большие деньги. Для них террор — как грабежи для разбойников с почтового тракта — дело опасное, но доходное. На акты же идут задураченные дети, чаще всего из богатых семей, которых на преступление сумели подбить типы вроде Гершуни, Гоца и Савинкова, убедили их, что они совершают героические поступки, взрывая других. Ни Гершуни, ни Гоц никогда собой не рисковали. Кстати, недавно прибыл из Женевы в Петербург эсер Хаим Левит. При нем большая сумма денег. Он поставил перед собой цель — организовать по всей России летучие боевые отряды и динамитные мастерские. Конечная цель — убийство важнейших чиновников. Его главные помощники — Степан Слетов и его супруга Мария Селюк. Левит хочет организовать и финансировать дело, но сам намерен поселиться в Женеве и от акта будет стоять как можно дальше. Я об этом доложил письмом Ратаеву.

Плеве поднялся из-за стола, долго глядел в окно на набережную Невы. Потом подошел вплотную к Азефу. Тот хотел встать, но Плеве положил ему на плечи руки, удержал в кресле и ласково сказал:

— Значит, будем совместно трудиться на благо империи? В отставку не уйдем?

Азеф все-таки поднялся, ему было неловко сидеть. Он твердо сказал:

— Раз этого требует дело, я еще послужу верой и правдой. Я сделаю, Вячеслав Константинович, все, чтобы предотвратить покушение на вас. Хотя это весьма не просто. Я сам живу под постоянным страхом.