Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Итак, Гершуни поменял партийный трон на тюремные нары. По этому случаю в июне 1903 года на женевском горизонте появился, как наследный принц, Азеф.

Соратники улыбались и торопились поздравить его с партийным возвышением.

Азеф осознавал свой авторитет и давно обдумывал такой вариант — стать во главе эсеров. Тут было много «за», но и было много серьезных «нет».

Главная радость — партийная касса, куда от богатых граждан постоянно вливался поток пожертвований. Прежде у кассы был один хозяин, который никому не отчитывался, никому не доверял, — Гершуни. Никто никогда не знал, сколько в этой таинственной кассе капитала. Теперь этот живительный источник манил Азефа. У кого деньги — у того власть.

Другое: отныне все самые главные секреты, все тайные движения души соратников должны были попасть под контроль нашего героя.

Зато теперь многократно увеличивался риск провала, и никакие математические способности Азефа не были в состоянии решить задачу с противоречащими друг другу условиями.

Как руководитель партии, он был бы призван организовывать террористические акты и успешно их осуществлять. С другой стороны, как самый верный и надежный сотрудник Департамента полиции, он обязан был эти акты ни в коем случае не допускать.

После долгих тягостных размышлений и подсчетов вариантов Азеф готов был сказать самому себе: «Нет, не желаю занимать место руководителя… Это смертельный риск, провал обеспечен. Я хочу еще пожить, благо непорочной службой на благо империи заработал себе пенсион, да и скопленного капитала хватит на безбедную жизнь. Останусь на прежних основаниях, как член ЦК, и все».

Но тут же острое сожаление пронзало сознание: «А как же партийная касса? Как она, любимая, будет обходиться без меня?»

Так что Азеф, мучительно раздираемый сомнениями, не сказал соратникам ни да ни нет. Он лишь солидно произнес:

— Дело серьезное! Требуется обмозговать, поразмыслить… Я ведь не рвусь к власти. Простите, вот теперь надо ехать на места, народ ставить на ноги, вербовать метальщиков. Надо, товарищи, дело делать скромно и незаметно!

А поскольку о людях судят не столько по их делам, сколько по тому, что они сами говорят о себе, то мужественный Савинков восхитился:

— Прекрасные слова — дело делать! — И перед разлукой по партийной привычке хорошо с Азефом выпил.

Теперь для решения трудной задачи Азефу следовало получить ценное указание в Петербурге.

Директор Департамента полиции Лопухин пожелал встретиться с Азефом не на конспиративной квартире, а в самом министерстве. Ратаева в России уже не было. Он был отправлен в Париж, откуда должен был руководить всей зарубежной российской агентурой. Эту должность освободил Рачковский, переведенный в Особый отдел. Печально, но факт: Рачковский не спешил передавать свою агентуру.

…Азеф тщательно побрился, безжалостно облил себя дорогим одеколоном «Локсотис» — двенадцать целковых флакон, прополоскал рот эликсиром «Ягодный» и надел роскошный костюм-тройку в полоску. Но главным украшением была могучая, похожая на якорную, золотая цепь, висевшая на обильном чреве.

Встречаться в самом министерстве в некоторой степени было опасно, однако для этого была серьезная и необычная причина, о которой Азеф пока не знал. Но не зря Азеф брал уроки у самого Медникова.

Применяя филерские приемы, соблюдая всяческую осторожность, поменяв по дороге извозчика, проскользив проходными дворами, заглянув в несколько подъездов и понаблюдав из них улицу, Азеф наконец добрался до места назначения. Мрачно думал: «Все нормальные люди прячутся от полиции, а я прячусь от террористов!»

Министерство внутренних дел и Департамент полиции размещались на Фонтанке, в доме номер шестнадцать. Колонны, пилястры, могучая лепнина и маскароны — это по фасаду; мрамор, бронза, ковры, застекленные дубовые двери, уходящие под высоченный потолок, — это в вестибюле.

Азефа с нетерпением ожидал сам Лопухин, в прошлом прокурор Харьковской судебной палаты, а теперь директор Департамента полиции. Было ему в то время лет сорок, он был старшим сыном в старинной дворянской семье. Фамилию Лопухиных носила царица Евдокия, жена Петра Великого.

Лопухин-полицейский был богат, умен и честолюбив. Он исповедовал идеи начальника Московского охранного отделения Зубатова, который пытался взять рабочее движение под контроль закона, то есть полиции. А в этом деле секретная агентура — дело наиважнейшее. В секретной агентуре Азеф был непревзойденным мастером, виртуозом своего дела, как Леопольд Ауэр на скрипке. Хорошими отношениями с Азефом Зубатов дорожил, словно собственным здоровьем.

— Прекрасный внешний вид, прямо-таки генеральский! Рад, сударь, вашим успехам! — широко улыбался Лопухин. — Теперь, когда вы стали руководителем Боевой организации…

Азеф замычал, как от зубной боли:

— Алексей Александрович, о чем вы говорите? Да, эсеры мне предлагают, но я вовсе не даю согласия. Более того, я устал, я хочу покоя, я жажду отставки.

Лопухин обескураженно развел руками:

— Как же так? — Назидательно стал выговаривать: — Редкая удача, секретный сотрудник Департамента полиции в кои-то веки прорвался к рулю преступной партии!.. У вас в руках лампа Аладдина! По вашему желанию откроются все партийные сокровища, станут известны все преступные замыслы террористов. — Привел самый могучий довод: — Деньги полноводной рекой потекут к вам. Нет, Евно Филиппович, вы не имеете права отказываться… Мы верили вам, как, может быть, не верили себе…

Азеф сдавленно прохрипел:

— Вы понимаете, Алексей Александрович, куда меня толкаете?

— Куда?

— В могильную яму!

— Что за страсти-мордасти?

— Руководители эсеров Гоц, Брешковская и Савинков не идиоты, они быстро вычислят меня и… — Азеф сделал энергичный жест вокруг шеи. — А я пожить хочу, ведь что я в жизни хорошего видел? Страшное детство, полуголодная юность, а затем постоянное напряжение, как будто за человеком гонится стая бешеных псов. И этот кошмар длится годами. Я боюсь всех: террористов, Департамент полиции, жену, нетрезвого пролетария, который обзовет «жидом». Я уже подорвал свое здоровье, у меня почки болят — ни согнуться, ни разогнуться. Неужели я не заслужил пенсиона и спокойной жизни?

Лопухин получил приказ от самого министра: чего бы ни стоило, удержать Азефа на службе! По этой причине Лопухин ласково улыбнулся и медовым голосом проворковал:

— Евно Филиппович, ваши заслуги перед Россией несомненны! Даже государю известно, что именно вашими усилиями в первом году была арестована типография в Томске, а в Москве разгромлена группа эсеров во главе с Аргуновым и Чепиком. Именно вы, дорогой наш патриот, после убийства егермейстера Сипягина выявили круг лиц, прикосновенных к этому делу, и указали на главных организаторов этого злодейства — Гершуни, Крафта, Мельникова. Вы расстроили злодейский замысел на убийство обер-прокурора Святейшего синода Победоносцева, благодаря вашим указаниям были арестованы офицеры Михайловской артиллерийской академии Григорьев и Надаров, а также Юлия Юрковская и фельдшерица Людмила Ремянникова. — Голос Лопухина звучал уже патетически: — Государь Николай Александрович знает, что весь розыск по группе социалистов-революционеров, этих оголтелых убийц, ведется вашим усердием, вашими указаниями. Вы достойны правительственной награды, и вы ее получите!