Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Азеф, устало прикрыв тяжелые веки, слушал панегирик. Он упрямо пробормотал:

— Лучшая мне награда — оставьте все меня в покое, мне все надоели! Я устал, нет сил…

Лопухин воскликнул:

— Придет день, когда вы, дорогой друг, спокойно, с детьми и женой, заживете в своей усадьбе, будете пить домашнюю настойку и сочинять мемуары, вспоминая героическую борьбу с кровожадными революционерами. Но сейчас!.. Сейчас террористы пытаются своими пагубными идеями разрушения заразить народ, чтобы тот грабил и убивал безнаказанно.

Азеф равнодушно спросил:

— А кто подбил в Кишиневе всякую рвань, которая убивала и насиловала? И где была полиция?

— Все это устроили революционеры, но, как всегда, всё свалили с больной головы на здоровую — на государя и Плеве.

Азеф не возражал. Ему было совершенно безразлично, кто и чего устроил. Его интересовало другое. Он вдруг печально-грустным голосом сказал:

— Алексей Александрович, у меня к вам две неприятные вести.

— Вот как? Что ж, слушаю…

— Эсеры наметили первоочередной жертвой вас…

Лопухин изумился:

— Меня? Почему?

— За те аресты, которые прошли при вашем участии. Собственно, мнения разделились. Часть партийных боссов, в их числе Савинков, Дора Бриллиант и Гоц, прежде чем займутся вами, предлагают убрать Плеве как зловещую фигуру. В любом случае покушение планируется провести около здания Департамента полиции на Фонтанке. Орудием покушения будут большие бомбы — до пятнадцати фунтов, чтобы наверняка. Страшно подумать, что останется от такого красивого человека, как вы.

У Лопухина задрожали кончики пальцев, однако он взял себя в руки и, стараясь сохранять невозмутимость, спросил:

— Еще какие-либо детали покушения вам известны?

— Пока нет.

— Кого хотят назначить метальщиками?

— Здесь большой круг желающих: поляк Иван, он же слабый на голову Янек Каляев, красавица Дора Бриллиант, нервный Додик Боришанский, полоумный интеллигент Алексей Покотилов… Впрочем, кто конкретно — неизвестно. Как и дата покушения.

Лопухин, окончательно пришедший в себя, сказал:

— Ну так что ж! Примем соответствующие меры… И очень надеюсь на вашу помощь, дорогой друг.

Азеф устало улыбнулся:

— Алексей Александрович, вы так говорите, что можно думать: империя держится на мне одном!

— Нет, не только на вас! Но если в государстве еще сохраняется порядок, то ваша заслуга в этом велика, и потомки воздадут вам должное…

Азеф с горькой иронией закончил мысль:

— А современники воткнут финку между лопаток! И еще оклевещут, пришьют позорную кличку «провокатор», как это они делают со всеми, кто борется за интересы государства. — Как-то по-особенному взглянул на собеседника. — Алексей Александрович, потомки — это прекрасно, но хотелось бы иметь малую толику и от современников…

— Что, что такое? — насторожился Лопухин и нервно побарабанил пальцами по краю стола.

— Прибавка к жалованью значительно усилила бы мой интерес к службе — это моя вторая новость.

Лопухин сразу понял: «Вот, оказывается, почему этот лупоглазый Евно стращал меня покушением!» Враз повеселев, спросил:

— И сколько вам желательно?

Азеф не моргнув отвечал:

— Минимально — тысяча рубликов, максимально — границы нет. Чем выше мое жалованье, тем безопасней ваши бесценные жизни…

Лопухин легко согласился:

— Хорошо, я переговорю с Ратаевым, вы его человек, и решающее слово именно его, — и значительным тоном добавил: — Вы не догадались, почему я вас сюда позвал? У меня приятная для вас новость. Министр приглашает вас к нему на беседу. Пойдемте нашими лабиринтами.

У Азефа от приятного волнения застучало в висках, не без иронии он подумал: «Надо же, такой чести удостоился. Любопытно, зачем я понадобился Плеве? Давненько я с ним не встречался!»

Они по внутренним помещениям перешли в другое крыло здания. С Лопухиным то и дело раскланивались, а некоторые с удивлением разглядывали Азефа и его цепочку.

Наконец пришли в приемную министра. Здесь было много народу: ветераны полиции, хлопочущие о прибавке пенсиона, вдовы, штатские и полицейские офицеры.

Лопухин склонился к уху дежурного офицера. Тот молча слушал. Затем дежурный зашел в кабинет, тут же вернулся и сказал Лопухину:

— Проходите!

Лопухин долго не возвращался. Азеф подумал: «Ишь, небось объясняет министру, какая важная птица я и что меня надо удержать на службе!» Наконец Лопухин вышел и по-доброму улыбнулся:

— Вячеслав Константинович ждет вас! — Он проводил Азефа до дверей кабинета и негромко сказал: — Потом ко мне зайдите!

Кабинет министра (в отличие от совещательного зала) был невелик, но уютен, имел какой-то домашний вид. За спиной Плеве висел в круглой раме портрет государя Николая Александровича. Ниже — живописная картина хорошей кисти: сельская церквушка на взгорке, крестьянские избы и толпа прихожан в праздничных одеждах. В углу — небольшой иконостас с рубиновым огоньком возжженной лампадки. За столом, слева и справа на стене, — телефонные аппараты. На большом дубовом резном столе — бронзовый чернильный прибор, несколько толстых книг, перекидной календарь, серебряный стаканчик с карандашами. Справа, на углу стола, — электрическая настольная лампа, а слева — подсвечник с четырьмя свечами и отражателем. Перед столом — круглый изящный столик со стопкой бумаг и по бокам два массивных стула, обитых черной кожей, — для посетителей. Украшение кабинета завершали несколько жанровых картин на стенах и бронзовые фигурки лошадей, стоявшие на камине.

Едва Азеф вошел в кабинет, как министр поднялся с кресла и, торопливо семеня короткими ногами, двинулся навстречу гостю. Плеве оказался очень милым и очень усталым человеком лет шестидесяти.

Он протянул руку, ласково взглянул в глаза Азефа:

— Очень приятно вас видеть, Евно Филиппович! Я много наслышан о вас, о вашем уме. — Возвысил удивленно голос: — Поражаюсь вашим исключительным способностям предсказывать политические события. Прошу, вот в это кресло. Вам удобно? Что прикажете: чай, кофе, вино?

Азеф был потрясен такой ласковостью. Он решил не напоминать об их встрече у Немчиновой на Остоженке, ибо эти воспоминания были для Азефа неприятны. Среди революционеров ходил слух о Плеве как о человеке черством, сухом и даже жестком. Недоброжелатели выдавали за верное, что подростком он написал на своего отчима донос. Отчим приютил сироту Славу, а по доносу приемыша отчима якобы повесили.

Азеф подумал: «Чтобы убить, надо прежде возненавидеть! Как на Руси не любят человека, достигшего успеха, зато как торопятся его оболгать!» Ответил:

— Чашку кофе, если это удобно!