Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

— За улучшение ваших обстоятельств, Маша! Когда я учился в гимназии, к нам приезжал знаменитый математик Ломакин. Я решил какую-то задачу на математическую смекалку, и он тогда сказал: дескать, делайте верный анализ вашей жизни и рассчитайте дальнейшие поступки и те обстоятельства, которые возникнут от них впоследствии, тогда у вас будет жизнь совершенная! Красивая мысль… Маша, выпьем за то, чтобы наши расчеты всегда были верными.

Выпили. Азеф сказал:

— Хочу пожелать вам спокойной ночи. И если можно, по-товарищески, по-братски поцеловать вас.

Она облегченно вздохнула, улыбнулась и подставила щеку.

Азеф взял ее за подбородок, повернул к себе, крепко поцеловал в пухлые губы, моментально возбудился и, словно боясь сорваться, быстро вышел из номера.

Садясь в коляску, подумал: «Почему я не тронул эту сказочную девицу? Загадка человеческой природы!»

Из «Альпийской розы» Азеф отправился домой, но по новому адресу — в Сокольники, на дачу. В голове шумело от выпитого.

Люба стояла босая, с растрепанными рыжими волосами, в одной ночной рубахе, из которой выглядывали короткие толстые ноги с крошечными, словно обрубленными, пальцами. Жена молча буравила его зелеными ненавидящими глазами.

Азеф знал: стоит ему сказать любое слово, и жену, как воду сквозь прорванную плотину, понесет бурным потоком брани. По этой причине он раздевался молча, торопясь залечь в постель. Он очень устал, день выдался долгим и напряженным.

Азеф сбросил на пол одежду и упал в кровать.

И тут началось! Люба вырвала у мужа из-под головы подушку, с размаху начала бить его по лицу. Она закричала высоким противным голосом, словно была на базарной площади:

— Люди, скажите, есть у этого человека совесть? Пусть мне не дожить до радости, но у этого человека нет совесть. У него есть множество хамство. Целый день неизвестно где болтается, как бурак у ишака. А я, несчастная жена этого типа, ничего не знаю за его жизнь. Целый день я должна беспокоиться об том, чтобы с ним чего не случилось. Почему мне сердце больше болит за твоего сына, чем у вас, папаша? Зачем вы лишили мою невинность? Зачем ты женился на мне, если с утра до ночи не хотеть видеть меня и свои дети? Почему я отказала Ефиму Смолину, этому роскошному мужчине с капиталом, когда он мне делал предложение? — И хотя Азеф хранил молчание, натянув на голову одеяло, Люба обеими руками пыталась стащить с него это укрытие и продолжала вопить: — Не кричи, нахал, ребенка разбудишь! Покажи наглую личность, покажи, чтобы я увидала твоего стыда! — Она стиснула с отчаянием свою голову, застонала: — Это разве муж? Мне сказали, что ты выходил из публичного дома. И я верю, потому что собака о трех ногах живет лучше, чем живу я. Мой муж уходит на службу с утра, целый день его нет дома, является под утро пьяный и от него пахнет дамских духов. Утром я опять даю ему завтрак, он снова уходит, и опять я его не вижу. Разве так живут нормальные люди? Почему ты всегда молчишь за партийные дела? Я хочу жить в гуще событий, а ты молчишь, будто я не твоя жена, а допрос Департамента полиции. А я любила тебя, будь ты проклят.

Люба горько заплакала, как плачут дети и ревнивые жены. Она подняла с пола костюм мужа, смахнула ладонью пылинки и стала бережно вешать в шкаф. Любина рука почти случайно залезла в карман. Залезла и ощутила тяжелый бумажник, набитый деньгами так, что его замусоленная черная кожа едва не лопалась.

Люба закричала, словно начался пожар:

— Откуда у тебя такие деньги, босяк? Столько не было даже у нашего богача Фимы Смолина, а ты молчишь!

Азеф не растерялся. Он выглянул из-под одеяла и строго сказал:

— Не ори, скважина! Это конспиративные партийные взносы для приобретения динамита.

— Но почему они попали в твой карман?

— А где им быть? В унитазе? На, возьми, купи детям чего-нибудь. — И протянул десять рублей. Подумал, добавил: — Пей мою кровь, змея гремучая, — и сунул еще пятерку.

Затем он повалил Любу в постель и учащенно засопел.

Она перестала плакать. Успокоившись, спросила:

— Десять рублей ты дал детям, а мне пятерку — это за любовь? Я уже подешевела? Тогда я хочу заработать еще хотя бы два раза по пять.

Люба обожала пошутить. Азеф с неудовольствием пробормотал:

— Получу в электрической компании и дам. Я снял прекрасный дом в Сокольниках, можно жить до начала ноября. Кто заплатил за эту дачу? Китайский император или, может, Фима Смолин? Боже, как ему повезло, что ты ему не досталась! Он живет и не знает, какой счастливец! А я сегодня заплатил за роскошную дачу пятьсот рублей и должен за это получать по морде подушкой.

— Но это дорого, нам не по средствам!

— Да, это непосильно! Но я уже заплатил, пей мою кровь.

— Я постоянно хожу без денег!

— Надо же, какое совпадение: я тоже хожу без денег. Впрочем, могу дать тебе, ехидна, еще рубль!

— Оставьте себе вашего рубля!

— Не надо? Удивительно, первый раз в жизни встречаю женщину, которая отказывается от денег. А теперь, мое золотце, отскочь от меня, я буду сразу спать!

Азеф чмокнул жену в щеку и погрузился в дрему. Засыпая, думал о том, что день был трудным, но прошел успешно. А еще зашевелилась приятная, возбуждающая мысль: завтра вечером он снова отправится в дорогой бордель Азы Крамер, что на Тверской: девчата там чудо как хороши, а выбор — как в восточном гареме! Девчата сла-день-кие… А-ах, сон накатил…

Впервые за многие месяцы спал долго и крепко.

Во сне почему-то снилась близость с Марией.

Ночью, уже под утро, над Москвой прогремела гроза. То тут, то там ослепляющим огнем кривыми зигзагами молния разрывала черное небо. С неба хлестал дождевой потоп, гулко шумел по крышам, и все вокруг было мрачно-величественно, словно пришел конец мира.

Зато утром под чистым, незамутненным облаками солнцем все ярко и радостно блестело. Блестели золотые купола церквей, блестели разноцветные крыши. И даже весело блестела булыжная мостовая, по которой спозаранку, цокая подковами, неслись рысаки, впряженные в легкие рессорные коляски, или, упираясь мохнатыми ногами, тяжеловозы влекли груженные разнообразными товарами высокие возы.

Мария в этот ранний час выходила из «Альпийской розы». Вдруг за спиной она услыхала голос:

— Простите, сударыня, за назойливость! Если вы нынче без коляски, позвольте вас подвезти.

Перед ней стоял купец, пивший шампанское за «женское очарование». Мария почему-то обрадовалась:

— Здравствуйте, господин Севрюгин!

Купец приятно удивился:

— Вот как! Вы изволили запомнить мою фамилию, это весьма лестно.