Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Ратаев едва не прыснул смехом:

— Почему вы так решительно утверждаете, что список Аргунов переправил? Ведь вы его видели только что!

— Ну хорошо! Не переправил, а в печке сжег. Или Бриллиант унесла, в исподнее засунула. Какая разница? Ведь это не единственная копия, тем более что отпечатана на ундервуде.

Ратаеву очень хотелось получить то, чего не существует в природе. Он продолжал настаивать:

— Как раз, коли список у Аргунова, он и мог составить. Кому же еще составлять, если не ему?

Азеф начал раздражаться:

— Я же вам по-русски сказал: нет, не Аргунов! Андрей Александрович не соглашался со многими кандидатурами. Категорически возражает против покушения на царя. К примеру, вас, Леонид Александрович, Аргунов предлагает вовсе вывести из списка.

— За какие заслуги такая честь? — Ратаев глядел на Азефа подозрительно. Тот с упоением продолжал врать:

— Он назвал вас «либералом, человеком передовых демократических убеждений, который сам тяготится существующей государственной системой и который при новой, послереволюционной власти может руководить полицией освобожденной России».

Ратаев крякнул:

— Гм, однако, ах, шельмец какой! — Встал с кресла, прошелся по ковру, поглядел в окно на ночную Москву и, словно оправдываясь, заявил: — Это неправда, что я будто тягощусь самодержавием. Иное дело, что Россия требует многих перемен, нынешнее общественное устройство явно хромает на обе ноги. И все же давайте думать: кто зловредный автор или авторы этого списка?

— Список могли составить, к примеру, Дора Бриллиант, Гершуни, Гоц, Чернов или Брешковская, да кто угодно… А вероятнее, авторы состоят в других партиях или группировках… Ждите ужасных действий, они не за горами! Однако время позднее, спать пора.

На этом и простились.

Увы, Азеф напророчил, время кровавых убийств приближалось.

Ратаев удивлялся: «Как у Азефа переменился тон! Когда-то говорил с подобострастием, а теперь откуда столько наглости взялось? Уже смотрит на меня свысока и рычит, словно не я, а он мой начальник! Пожалуй, этот переменившийся тон больше всего убеждает, что о „Погребальном списке“ Азеф говорит правду. На днях начнет вновь просить прибавку к жалованью…»

Ратаев ошибся: Азеф уже не просил, он требовал. При следующей встрече в «Альпийской розе» Азеф сказал:

— Леонид Александрович, охранное отделение заинтересовано в моей информации?

Ратаев ответил задушевным тоном, словно самому родному и любимому человеку:

— Разумеется, иначе мы не сидели бы тут за полночь. Мы, Евно Филиппович, очень высоко ценим ваш исключительно острый ум, прекрасные аналитические способности. Вы осторожны, и это прекрасно. И вот, соблюдая всяческую осторожность, необходимо выходить на руководителей партии социал-революционеров. Нас весьма интересуют две фигуры — Герш Исаак Ицков, он же Григорий Андреевич Гершуни — диктатор партии, и его главный подручный — Михаил Рафаилович Гоц. Гершуни убежденный террорист, коварный и безжалостный. Малограмотный местечковый еврей, он обладает дьявольской способностью запутывать в своих сетях ту неопытную, легко увлекающуюся молодежь, которая однажды попала в революционные силки. Тот, над кем начинает работать Гершуни, вскоре всецело покоряется его воле, готов идти на любое кровавое злодеяние. Особенно от него в восторге революционные психопатки и студенты, то есть люди, у которых незрелый интеллект.

Ратаев задумчиво смотрел на Азефа, надеясь, что тот что-нибудь скажет. Но тот продолжал молчать. Ратаев продолжил:

— Мы нарочно позволили Гершуни жить легально в Минске, ибо постоянно наблюдали за ним, прослеживали все связи. Он часто посещал Киев. Однако теперь он где-то растворился на просторах Европы. Очень хотелось бы узнать, где он спрятался, какие замышляет каверзы, ибо суть его жизни — творить зло. Что касается Гоца, то у него больные ноги и позвоночник, и теперь он постоянно находится в Женеве. Так что, Евно Филиппович, сделайте все возможное, чтобы выйти на Гершуни.

Азеф саркастически улыбнулся:

— Я должен сказать Аргунову: «Андрюша, познакомь меня с этим типом. Он, как и я, любит террор, мы найдем общий язык»? Он меня знакомит с Гершуни и Гоцем, затем охранка их сажает, и все сразу вспомнят про желание Ивана Николаевича. Естественно, отрывают ему голову. Весело, не правда ли?

Ратаев отрицательно качнул головой:

— Нет, ваша жизнь — государственное достояние. Коль скоро Аргунову вы постоянно твердите о необходимости террора, он и без вашей просьбы выведет вас на две упоминавшиеся светлые личности — интересы-то у вас общие! А дальше… дальше надо будет как-то отличиться перед Аргуновым, чтобы он сделался обязанным вам. Скажем, с вашей помощью достать взрывчатку и доложить Аргунову: «Жертвую на дело партии!»

Азеф почесал ноздрю, уцепил волосок, выдернул его и сказал:

— А если тот спросит: «Где и у кого взяли взрывчатку?» Ратаев отмахнулся:

— На этот вопрос есть тысяча ответов, и таких, что их проверить нельзя. Например, один из наших людей облачится в форму сапера и сыграет роль продавца казенного имущества. Или воришку-рабочего порохового завода.

— Недурно!

— Можете даже познакомить террористов с этим человеком.

Азеф зло рассмеялся:

— А что дальше? Вы начинаете следить за тем террористом, к которому в конце концов попадет взрывчатка, арестуете его, и тут господа революционеры вспомнят, кто организовал им такой подарочек. Ведь в этом случае охранка меня защитить не сможет.

— Да-с! — Ратаев задумчиво постучал пальцами по подлокотнику кресла. — Можем, конечно, спрятать и вас, и вашу семью, но вы нам нужны в нынешней роли.

Азеф просчитывал варианты:

— Другое продолжение. Аргунов примет динамит и обрадует меня: «Дорогой Азеф, вы давно просились на роль героя. Поздравляю, время пришло! Мы отдаем вам предпочтение перед другими кандидатами в бомбисты. Партия назовет вам приговоренного к смерти, и вы швырнете в него бомбу! Это такое счастье пожертвовать своей жизнью во имя блага трудящихся! Счастливец!» И что я в этом случае должен делать? Идти и убивать? Или отказаться и бежать от революционного топора? Куда ни кинь, повсюду клин.

Ратаев задумчиво пробормотал:

— Что-нибудь придумаем…

Азеф с сожалением посмотрел на собеседника:

— Леонид Александрович, всякий серьезный человек дело должен обдумывать загодя, обмозговать его со всех сторон, сделать анализ, что хорошо, что плохо, и просчитать свои ходы в зависимости от меняющейся ситуации. Я полагаю, что есть хороший ход: запугать Аргунова до смерти, потом прийти ему на помощь. Пугаете вы, а с помощью прихожу я. Аргунов должен понять, что он накануне провала. Кто рядом с ним? Бриллиант — молода, Чепику не очень доверяют, остальных надо почистить, арестовать. Так что останусь один я возле него. Желая сохранить остатки Северного союза, он может посвятить меня в некоторые партийные тайны.