Валентин Лавров - Блуд на крови

— Аркадий Францевич, я всегда с восторгом слушаю вас — ваша логика потрясает! Что ж! Попытаемся обойтись без показаний кассира.

— Или еще лучше — перехитрим его и заставим говорить! — Вздохнул. — Жаль, что истинный гений сыска граф Соколов занят ныне другими делами! Что ж, придется обходиться собственными силами. В трудных случаях я говорю себе: «Что сделал бы граф на сей раз?» И, поверьте, приходит порой удачное решение задачки.

Сыщики уснули лишь на рассвете. Их ждали веселые денечки.

Допрос московские сыщики провели уже в первое утро по приезде в Харьков.

Кассир оказался среднего роста человеком, отлично развитым физически. Он то и дело цитировал восточных мудрецов, Толстого, Достоевского, Ницше.

Кошко битых два часа убеждал кассира:

— Напрасно вы думаете, что суд присяжных поверит, что вы ничего не знаете…

— Если бы генералы от полиции читали мудрого Саади, то они знали бы его завет: «Самые разумные слова — „я не знаю“. Приучай свой язык чаще говорить их».

— Э нет, не Саади ваш герой, а сказочник Андерсен. Его лавры не дают вам покоя. Но даже малые дети не поверят тому, что вы плетете.

— Например? — Кассир заносчиво вскинул подбородок.

— В вашей просторной квартире две печки, которые вы регулярно топите. Оно и понятно — на дворе с первой декады декабря морозы трещат вовсю. Стало быть, вы регулярно пользовались сараем, где лежат дрова и откуда преступники подкоп вели.

— Я сделал большой домашний запас…

— Вот, дорогой счетный работник, вы и попались. Зачем было в дом тащить воз дров, коли в двух шагах от него сарай? Не пора ли нам вспомнить великого Толстого: «Ложь так замучает человека, так заставит страдать его, что свое спасение он найдет лишь в истине»? Тем более что у нас есть свидетели: в сарай вы ходили регулярно, носили туда набитые чем-то сумки. Наверное, провизией. Возвращались с несколькими поленьями в руках и пустыми сумками.

Кассир прошипел:

— Ничего не знаю и говорить больше не буду. Хоть ремни из меня режьте!

И действительно, он больше не проронил на допросах ни звука.

Но уже близился день, когда бедный кассир вспомнит Фридриха Ницше: «Ревность — остроумнейшая страсть и тем не менее все еще величайшая глупость».

Линдер, молча сидевший при допросе кассира, от волнения и досады искуривший полкоробки «Бахры», повернулся к шефу, когда конвойные увели арестованного:

— Положение аховое! Молчание кассира ставит нас в тупик.

— Не падайте духом! Не могли ведь преступники чуть не месяц прожить в нетопленом сарае. Уже не лето! Что сделал бы на нашем месте граф Соколов?

— Он сказал бы: «Надо проверить для начала все гостиницы…»

Для операции привлекли с десяток местных агентов. Размножив фото, которые Кошко привез из Москвы, сыщики стали обходить гостиницы.

Удивительно, но самым везучим вновь оказался сам Кошко. В Гранд-отеле портье сразу же опознал несколько лиц, изображенных на фотографиях:

— Вот эти останавливались у нас в люксе. — Порывшись в книгах записи, портье добавил: — Их фамилии Станислав Квятковский и Здислав Горошек.

Но дальше произошло нечто невероятное. Увидав фото кассира, портье зашелся в хохоте:

— Ой, умора, ой, не могу! Ведь этот господин… рогатый!

— Как это? — улыбнулся генерал.

— Ему жена рога наставила! Наш комнатный лакей Ляпишев был связным между супругой этого господина и постояльцем Квятковским. Он носил записочки — они писали друг другу, а мы, грешным делом, почитывали их и много смеялись.

Вызвали Ляпишева, шустрого, востроглазого лакея. Он подтвердил слова портье:

— Так точно, ваше превосходительство! Грех мой, это я распечатывал. Но уж очень уморно читать было. Постоялец называл дамочку «лапочкой», «земляничкой», «кухонной»…

— Не путай, — осадил лакея портье. — Не «кухонной», а «коханой».

— Виноват, ошибся. Я им постель застилал, а он ей еще говорит: «Уехать бы, Мотя, с тобой в Талию!»

…Оказавшись на улице, генерал весело взглянул на Линдера:

— Сегодня же меняйте гостиницу, нам нельзя показывать, что знаем друг друга. Мне пришла в голову свежая мысль!

Читатель уже знаком с оригинальными и смелыми следственными ходами генерала Кошко. Вот и теперь, осуществляя «свежую мысль» шефа, Линдер отправился к неверной супруге кассира. Его встретила полноватая дама лет тридцати, с обманчиво непорочным и чуть глуповатым выражением круглого лица.

Линдер, неотразимый красавец, галантно расшаркался, приложился к ее ручке и томно заглянул в выпуклые светлые глаза:

— Ах, как я его понимаю, как я очень его понимаю!

— Вы, пан, об ком изволите намекать?

— Да будь у меня копи царя Соломона или все золото мира, я все поверг бы к ногам такой прелестной особы! А говорю я о своем закадычном друге пане Квятковском. Он мне все уши прожужжал о вас.

— Нет, я не знакома со Станиславом.

— Ха-ха! Вот вы и проговорились. Если не знаете Квятковского, откуда вам известно его имя? Но Стас был прав, когда просил соблюдать конспирацию. Слишком серьезное дело он провернул вместе с вашим мужем. А как Стас томится без вас! Он сказал мне: «Веришь, отдал бы миллион, только бы оказаться с моей лапочкой, с моей коханой Мотей где-нибудь в Италии!»

— Ах, правда! А я боялась, что вы меня дурите. Где он сейчас?

— Страстно любя и доверяя вам безмерно, Стас все же просил ради пользы дела пока не называть его адреса. Конспирация.

— Разумею!

— Но пусть в разлуке служит вам, Матильда Ивановна, утешением вот это… — Линдер протянул фото Квятковского, хранившееся в архиве полиции и теперь наклеенное на красивое паспарту: «Ателье В. Чеховского. Москва, Неглинная, 5».

Хозяйка срывающимся от волнения голосом прочитала: «Моей коханой Моте от любящего Стаса». Полицейский умелец ловко подделал почерк Квятковского.

— Какое счастье! — Матильда Ивановна обмусолила пухлыми губами фото. — Скажите ему, что я до гроба буду верна… Давайте вместе покушаем.

За обедом Линдер, словно невзначай, предложил:

— Кстати, вы можете сами написать Стасу. Я очень скоро надеюсь встретиться с ним.

Усевшись за секретер, она написала на своем фото, тщательно выводя слова: «Мой нежный котеночек, мой Стас! Я вся истомилася. Скорее приезжай, пока мужа не выпустили из тюрьмы. Целую 100 тысяч раз».

И вновь кассир предстал перед генералом, и вновь его непоколебимый вид говорил о решении: «Молчать!»

— Ваша твердость вызывает уважение, — сочувственно произнес генерал. — К сожалению, вас предают те, ради кого вы идете на каторгу. Вы, конечно, знаете почерк вашей супруги. Извольте тогда взглянуть на это фото!