Валентин Лавров - Русская сила графа Соколова

Тот запустил пальцы в щель и беспомощно повис.

— Чего дальше? — прохрипел он. — Пальцы болят, слышишь, Китаев?

— Пусть болят. Виси! — жестко сказал Китаев.

Поболтавшись еще несколько мгновений, Вовка неловко полетел на землю.

— Сам попробуй! — сердито сказал Вовка.

Китаев разглядел под высокой стрехой, недалеко от ласточкиных гнезд, еще более узкую щель, самым невероятным образом добрался до нее по стене, цепляясь за кругляши бревен и расщелины, и намертво уцепился. Он висел бесконечно долго — так, по крайней мере, казалось Вовке, спокойно и расслабленно, как полотенце на гвоздике. Даже прикрыл глаза и, казалось, впал в дремотное состояние.

— Смотри! — вдруг проговорил он.

То, что увидел Вовка, поразило его едва не насмерть: Китаев, державшийся на самых кончиках пальцев, стал подтягиваться, скользя домотканой рубахой (Дуняшка сшила!) по почерневшим от долгого стояния на солнце и воздухе, дожде и морозе бревнам.

Опустившись на землю, матрос подул на кончики пальцев.

— Зашлись слегка, давно так не делал! — признался он и улыбнулся вдруг во весь свой широкий рот.

— Дядя Китаев, подсоби! — Вовка прыгал у стены, тянул вверх руки.

Китаев поднял его под застреху, Вовка засунул пальцы в щель — «ту самую»!

Он повис, и лицо его было полно отваги и решимости. Оно говорило: «Буду таким, как матрос Китаев!»

Потом, опустившись с помощью друга на землю, он, как матрос, деловито дул на пальцы и приговаривал:

— Зашлись, собаки!

— Когда научишься в таком положении подтягиваться раз пятнадцать — двадцать, — заверил Китаев, — тогда разогнешь подкову. Когда подтянешься на кончиках пальцев раз тридцать, будешь гнуть монеты.

— Научусь! — самоуверенно сказал Вовка. — Каждый лень буду упражняться, через дня три начну подтягиваться.

— Чтобы гнуть монеты или рвать колоду карт, сила нужна особая, — произнес длинную речь Китаев. — Фаланги пальцев должны быть крепкими.

Он помолчал, словно для продолжения разговора ему нужно было собраться с силами.

— Для начала надо хорошо отжиматься от земли на кончиках пальцев. Раз по пятьдесят. Затем научиться долго висеть — опять на кончиках пальцев. Да и для того, чтобы в росте прибавить, — очень помогает! — висеть и подтягиваться. И подпрыгивать вверх — ну, это уж бессчетное количество раз — тоже быстрей вырастешь, дыхание станет мощным, как паровая машина на пароходе.

— А может, корешок надо есть какой-нибудь секретный? — таинственным шепотом спросил Вовка. — Ты ел такой? Может, в лесу растет?

— Я молока много пил, когда был таким, как ты. И морковь лопал — ох, для высоты роста дело важнейшее, — поделился своими секретами Китаев.

Вовка побежал на кухню:

— Дуняшка, дай морковь побольше! А Китаеву — молока…

Грызя морковь, Вовка спросил:

— Китаев, а ты небось драться мастак? Хоть бы меня научил… А то война начнется, пойду на врагов, а патроны кончатся. А я приемов не знаю. Возьмут меня враги в плен, — фантазировал Вовка, — сам заплачешь: «Зачем Вовку не учил драться…»

— Покажу приемы, — согласился Китаев. — Каждый мужчина должен в опасности чувствовать себя уверенным. Научу и защите от удара ножом.

…Слово мальчишка старался держать: отжимался на самых кончиках пальцев так, что слезы от боли текли по щекам, ныли руки. Изводил себя на стене, пытаясь научиться подтягиваться. И он первый раз подтянулся через три недели после начала занятий. Но это было лишь начало…

Матрос тоже не подвел: показал приемы из своего борцовского арсенала, почерпнутого в тавернах далеких стран, на палубах разных кораблей.

А в тот раз подошел дед, сказал:

— Вася, работа нас ждет!

Вовка вызвался помогать Китаеву:

— И я с вами, я рубанком ловко умею…

Трудовой день быстро катился к вечеру.

Вечером Китаев и Вовка отправились гулять. Они далеко ушли от жилья. Матрос рассказывал о морской жизни, об опасных приключениях. О том, какая тоска наваливается иногда на берегу, когда хочется вдохнуть воздух, напоенный запахом соленой волны и водорослей, ощутить под собой качающуюся палубу.

«Буду моряком!» — решил про себя Вовка. Не знал он, что судьба распорядится иначе и он станет знаменитым журналистом, напишет книги, рассказывающие о прекрасной жизни старой исконной Руси. Имя его станет легендарным — Владимир Гиляровский.

…Они возвращались домой уже затемно. В небе сказочно горели бриллианты крупных звезд. В черной провальной пустоте мироздания таились многие неразгаданные тайны, которые, вероятнее всего, и разгадывать не следует.

Главным из всего этого необъятного мира было то, что стояла в лесной глуши маленькая русская деревушка, где жили чистой, бесхитростной и трудолюбивой жизнью те, кто кормил и себя, и других, находившихся в невиданных и ненужных для блага этих крестьян городах.

Эта трудовая, грубая и честная жизнь давала смысл их существованию, несла она им силу, здоровье, долголетие.

В последнем классе я уже сгибал легко серебряные пятачки и с трудом гривенники, но не хвастался этим. Раз только, сидя вдвоем с отцом, согнул о стол серебряный пятачок, а он просто, как будто это вещь уж самая обыкновенная, расправил его, да еще нравоучение прочитал.

— Не делай этих глупостей. За порчу казенной звонкой монеты в Сибирь ссылают.

«С кем поведешься, от того и наберешься». Замечательная поговорка! Как важно с малых лет встретить человека, который наставит на верный путь, научит отличать добро от зла, привьет любовь к труду и здоровым занятиям.

Владимир Алексеевич Гиляровский всю жизнь помнил уроки, которые он получил от своего воспитателя Василия Югова — матроса Китаева.

Уже в почтенные годы известный бытописатель вспоминал:

«Матрос Китаев. Впрочем, это было только его деревенское прозвище, данное ему по причине того, что он долго жил в бегах в Японии и в Китае. Это был квадратный человек, как в ширину, так и вверх, с длинными, огромными обезьяньими ручищами и сутулый. Ему было лет шестьдесят, но десяток мужиков с ним не могли сладить: он их брал, как котят, и отбрасывал от себя далеко, ругаясь не то по-японски, не то по-китайски, что, впрочем, очень смахивало на некоторые и русские слова.

Я смотрел на Китаева, как на сказочного богатыря, и он меня очень любил, обучал гимнастике, плаванию, лазанью по деревьям и некоторым невиданным тогда приемам, происхождение которых я постиг десятки лет спустя, узнав тайну джиу-джитсу. Я, начитавшись Купера и Майн Рида, был в восторге от Китаева, перед которым все американские герои казались мне маленькими. И действительно, они били медведей пулей, а Китаев резал их один на один ножом. Намотав на левую руку овчинный полушубок, он выманивал, растревожив палкой, медведя из берлоги, и, когда тот, вылезая, вставал на задние лапы, отчаянный охотник совал ему в пасть с левой руки шубу, а ножом в правой руке наносил смертельный удар в сердце или в живот.