Валентин Лавров - Русская сила графа Соколова

Мы были неразлучны. Он показывал приемы борьбы, бокса, клал на ладонь, один на другой, два камня и ударом ребра ладони разбивал или жонглировал бревнами, приготовленными для стройки сарая. По вечерам рассказывал мне о своих странствиях вокруг света, о жизни в бегах в Японии и на необитаемом острове. Не врал старик никогда. И к чему врать, если его жизнь была так разнообразна и интересна».

Медвежья охота… Вот это проверка всех качеств, уважаемых людьми, особенно молодыми: выдержки, мужества, верности руки и главное — хладнокровия.

Матрос Китаев так внушал Володе:

— Будь ты здоров, как Илья Муромец, будь у тебя самая лучшая тульская двустволка, но если кишка тонка, дух слаб и руки дрожат — лучше дома чай с клюквой пить. Медведь трусости не прощает.

Когда Володе исполнилось четырнадцать лет, старшие, которым надоели его просьбы, дядя Николай Разнатовский и матрос Китаев, взяли его — тайком от деда! — на охоту.

— Ты будешь стрелять первым! — заявил Китаев. — Добыча должна быть твоей.

…Великолепная резвая тройка поначалу весело несла наших охотников по накатанной дороге. Но вот завьюжило, солнце закрылось низкими тяжелыми тучами. Миновали старую мельницу. Дорога сделалась тяжелой. Гривы и хвосты лошадей стало заносить на сторону. Мороз пробирал через тулупы. В лицо бросало сухим, колючим снегом.

— Эко, понесла нас нелегкая! — ворчал Китаев, плотней заворачиваясь в бараний тулуп и налегая на Володю, норовя загородить его с ветреной стороны.

— До ближайшего жилья не доберемся! — вторил ему Разнатовский. — Может, вернемся, пока не поздно?

Лишь Володя, куражась, посмеивался:

— Не бойтесь, со мной не пропадете! Авось доберемся…

И хотя пурга жестко хлестала в лицо, забивая дыхание, юный оптимист оказался прав. Дорогу, с которой Разнатовский раза два сбивался, лошади находили сами. Ветер стал дуть в спину, что-то зачернело на горизонте. Тройка пошла живей и скоро выкатила к небольшому лесничьему хозяйству.

Лесник, старый матерый охотник, с глубоким белым шрамом поперек лба и слегка вывернутым белком глаза — отметина, которую ему некогда оставил медведь, — напоил гостей горячим чаем. А после рассказал о том, что нынче попадаются шатуны — медведи, не залегшие на зиму в берлогу, особо опасные для людей. У него такой задрал корову, пока сам хозяин ходил с ружьем по лесу.

— Вот и разберись, кто за кем бегает, — осклабил щербатый рот старик. — Опасная нынче охота! — добавил он. — Малец-то, того, не заробеет? Может, у меня переждет?

Володя так и вскинулся:

— Я заробею? Да я!..

Китаев даже засмеялся, наблюдая его обиду.

— Не ерепенься! — миролюбиво положил он руку на Володино плечо. — Влез по пояс — полезай по горло. Не будешь покойник, так будешь полковник.

Решили добраться до лесной сторожки и там заночевать.

Тройку оставили у лесника. Сам он запряг розвальни, и заскрипели они по узкой лесной дороге, засыпанной снегом. Ели выпирали свои лохматые ветви прямо на дорогу, перегораживая ее. Приходилось то и дело защищать лицо руками или, увертываясь от игл, утыкаться в медвежий полог.

Отмерив двенадцать верст, охотники оказались у лесной сторожки. Здесь они выспались, а ранним утром, перекусив мясом и хлебом, выпив по кружке крепкого душистого чая, отправились в чащобу. Разнатовский дал Володе свой штуцер, из которого тому и прежде приходилось стрелять, но только в цель — для тренировки и чтобы освоить оружие.

Надели широкие, казавшиеся неудобными тяжелые лыжи. Бывалый лесник шел первым, безошибочно находя под наметенным снегом старую, крепко наезженную лыжню.

Вдруг он остановился и молча, словно медведь мог услышать, показал рукой куда-то влево от лыжни. У Володи екнуло сердце: он увидал гору бурелома и вокруг нее хорошо утоптанный снег. Хотя вчерашняя метель местами нанесла свежие сугробы, но все же место для охоты было в полном порядке.

Сняли лыжи и еще разок дружно потоптали снег на месте будущего сражения.

Володя оглянулся. Лесник своим вывернутым белком глядел в патронташ, отбирая меченые патроны. У дяди, загонявшего в ружье патрон, малость тряслись руки, он явно переживал грядущие события. Китаев, как всегда, с каменным лицом стоял у сосны, прислонившись к ней плечом.

— Стань сюда! — коротко скомандовал лесник, которого Володя сразу же, после его шуток, сильно невзлюбил. Теперь, неохотно подчиняясь его требованиям, нарочито медленно, вразвалку, занял свое место близ толстой сосны, как раз шагах в восьми от торчавшего корня поваленной ели.

Это и было страшное место — берлога. Там, пока еще не разбуженный, мирно спал медведь. За спиной Володи, видать для его безопасности, расположился Китаев. За широкий кожаный пояс, который старый моряк уже много лет надевал всякий раз, когда шел на охоту, он приладил длинный, до бритвенного состояния заточенный нож. В руках Китаев держал рогатину, которая по сравнению с его гигантской фигурой казалась игрушечной.

— Ну, начинаем? — Китаев вопросительно посмотрел на Разнатовского.

Тот перекрестился и кивнул:

— С Богом!

Руки его заметно дрожали.

Лесник истово, уже не по привычке, а со всей серьезностью отношения к делу, к которому готовился, перекрестился. За ним осенили себя крестным знамением и все остальные участники опасного предприятия.

Лесник взял в правую руку стоявший возле маленькой елочки длинный шест, влез на кучу бурелома и воткнул его под коренья вывороченной вековой ели. Несколько раз он как-то ожесточенно двинул шестом вверх-вниз.

У Володи зашлось дыхание. И все же любопытство наблюдательного человека взяло верх: он оглянулся на Китаева. Как он там, неужели и сейчас может на своем лице сохранять железную маску спокойствия?

Но то, что увидал Володя, поразило его больше, чем если бы сейчас из берлоги вылез не матерый медведище, а Шамаханская царица. Китаев, даже не глядя на страшное место действия, с интересом наблюдал красавицу белочку, живо лущившую над его головой еловую шишку и сыпавшую вниз, в лицо, мелкую шелуху.

Но вот щелкнули взводы курков.

— Не плошай, целься в лопатку! — громко сказал, обращаясь к Володе, Разнатовский. — Не горячись, этот медведь твой!

Теперь, в минуту опасности, дядя был спокоен и улыбчив. Китаев не сказал ничего, только встал еще ближе к Володе. Между тем лесник энергично продолжал свое дело, тыча шестом в берлогу.

В этот момент под снегом раздалось могучее глухое рычание, сонное, почти миролюбивое. Лесник, как артист цирка, уперевшись шестом в снег, оттолкнувшись от дерева, перелетел к охотникам.