Валентин Лавров - Русская сила графа Соколова

Так и сделали, на народе жизнь все веселее. Отобрал Репка с помощью друзей человек сорок знакомых бурлаков и грузчиков, устроил невиданную дотоль артель. Работала она споро, работу делала хорошо и честно, но и зарабатывала больше. Все самые сильные артельные люди — батыри — красовались в жилетках красного сукна. Они обшивались золотым или серебряным галуном — это зависело от силы батыря. Артель Репки держалась обособленно, имела общий котел и питалась куда лучше против других.

Гиляровский со своими новыми друзьями обязательно попал бы в эту передовую артель, откуда парню открывалась бы, по его собственному позднему признанию, прямая дорога в разбойники. Но кто-то донес на Репку, и этого ушкуйника заковали в кандалы и посадили в одиночку тюремного замка.

Артельный народ — верные друзья Репки, подкупили тюремного писаря, и тот сообщил, что Репку отправят в Ярославль только зимой и там будут судить в окружном суде. Постановили выручить Репку, а для этого следовало работать и собирать деньги.

Так Гиляровский стал портовым грузчиком. Сам он писал об этом: «Дня через три я уже лихо справлялся с девятипудовыми кулями муки и, хотя первое время болела спина, а особенно икры ног, через неделю получил повышение: мне предложили обшить жилет золотым галуном. Я весь влился в артель и, проработав с месяц, стал чернее араба, набил железные мускулы и не знал устали. Питались великолепно… Заработки батыря первой степени были от 10 до 12 рублей в лень… Да я никакого значения деньгам не придавал, а тосковал только о том, что наша станица с Костыгой не состоялась, а бессмысленное таскание кулей ради заработка все на одном и том же месте мне стало прискучивать».

Из всех развлечений было одно — козел-пьяница. Да, был такой, ежедневно приходивший к артельному обеду. Если ему не вливали в глотку стакан перцовки, он рогами разбивал бутыль. Порочное животное!

Проработав месяц в артели, Володя, жалея родных, написал им, что работает в Рыбинске, всем доволен и к зиме прибудет домой.

Но отец зимы ждать не стал, приехал сам и забрал блудного сына. Сели они на пароход «Велизарий», где отец встретил своего давнего знакомого — капитана Егорова.

Тот сразу предложил:

— Пусть Володя к нам юнкером в полк поступает! Из такого атлета прекрасный юнкер выйдет.

В сентябре 1871 года Володя на законных правах облачился в мундир вольноопределяющегося: с галунами на рукавах и воротнике, на погонах белели поперечные басончики. Это было время военных реформ, и юнкеров переименовывали в вольноопределяющихся.

Началась жизнь солдатская. В пять утра дневальный подавал голос:

— Шестая рота, вставай!

Барабанщик играл утреннюю зорю. Начинались умывание, одевание, завтрак. Потом шла учеба фронтовой службе, словесности, гимнастике, ружейным приемам, маршировке. Фехтовались на штыках. Это занятие требовало выносливости. Учились меткой стрельбе. Проштрафившихся солдат пороли розгами.

Гиляровский, несмотря на юный возраст, отличался силой и ловкостью, смекалкой и дисциплинированностью. Он был лучшим строевиком. Командир полка назначил Гиляровского взводным, занимал он и должность фельдфебеля. Пробыв в военном обучении два года, Володя был отличен: он удостоился чести быть направленным в Московское юнкерское училище, располагавшееся в роскошном дворце в Лефортове.

Здесь учение было поставлено отлично.

Но сделал Гиляровский доброе дело и был за него наказан. В день своего рождения, 26 ноября, был он в увольнительной. Зашел вечерком, перед самым возвращением в училище, в городской сад и здесь получил «подарок» — он наткнулся на подкинутого ребенка.

Время увольнительной кончалось, и Володя с ребенком явился прямо в училище. У начальства при виде младенца глаза на лоб полезли. Что-то, вероятно, было и другое, ибо спасителя младенца ни с того ни с сего отчислили в полк «по распоряжению начальства без указания причины».

Вернувшись в полк, Володя вскоре подал рапорт об отставке. Заговорило оскорбленное самолюбие, а больше того — желание новых неизведанных ощущений. Он решил при случае поплавать матросом, увидать свет.

Начались новые приключения.

К отцу возвращаться Володя не мог — не позволяла гордость. Зато написал ему письмо: «Поступаю в цирк».

Цирка не было, денег не было, крыши над головой — тоже. Ходил, обивал пороги магазинов, контор, гостиниц, все искал место «по письменной части». В ответ звучали лишь отказы, а то и дерзости:

— Шляются тут всякие…

Наконец повезло. На окраине города, в Лефортовской военной прогимназии, бывшей прежде школой кантонистов, Гиляровского приняли на работу: «дрова колоть, печи топить, за опилками съездить на пристань, шваброй полы мыть».

Жизнь открывала новую страницу.

Для начала было неплохо: Володю досыта накормили, дали угол. Наутро, соскучившись по работе, тер шваброй гимнастический зал.

А дальше — очередное приключение. Закончив уборку, Володя решил воспользоваться пустовавшим залом. Он вспрыгнул на высокую гимнастическую перекладину и стал крутить «сан-туше», или, проще говоря, «солнышко». Затем при соскоке лихо выполнил сальто-мортале и четко приземлился, вполне довольный собой.

И вдруг… вдруг в зале раздались бурные аплодисменты. Оказывается, на занятия пришла группа учащихся, а Володя, увлекшись турником, их не заметил — мальчишек, глядевших на него с неподдельным восторгом:

— Вот это дядька! А ну-ка еще!

Слух о замечательных гимнастических способностях нового уборщика моментально разнесся по гимназии.

— Не уборщик, а настоящий циркач! — с восторгом повторяли учащиеся.

«На другой день во время большой перемены меня позвал учитель гимнастики, молодой поручик Денисов, и после разговоров привел в зал, где играли ученики, и заставил меня проделать приемы на турнике, и на трапеции, и на параллельных брусьях; особенно поразило всех, что я поднимался на лестницу, притягиваясь на одной руке. Меня ощупывали, осматривали, и установилось за мной прозвище:

— Мускулястый дядька.

Денисов звал меня на уроки гимнастики и заставлял проделывать разные штуки.

А по утрам я таскал на себе кули опилок, мыл пол, колол дрова, вечером топил четыре голландские печи, на вьюшках которых школьники пекли картошку…

Никто мне, кажется, не помог так в жизни моей, как Китаев своим воспитанием. Сколько раз все его науки мне вспоминались, а главное, та сила и ловкость, которую он с детства во мне развил.

Вот и здесь, в прогимназии, был такой случай. Китаев сгибал серебряную монету между пальцами, а мне тогда завидно было. И стал он мне развивать пальцы. Сперва выучил сгибать последние суставы, и стали они такие крепкие, что другой всей рукой последнего сустава не разогнет; потом начал учить постоянно мять концами пальцев жевку-резину — жевка была тогда в гимназии у нас в моде, а потом и гнуть кусочки жести и тонкого железа…