Ирина Потанина - Труп из Первой столицы

— Что говорил? — переспросил Николай, решив, прежде чем перейти в наступление, все же ответить на вопросы Морского. — Да правду. Ну, мол, ребята шли на задержание антисоветчицы, которой дома не оказалось. Зато в их распоряжении оказались вы. По чистой случайности, так как вообще-то шли к бывшему зятю на этаж выше, но зашли и в подвал, дабы пожертвовать малахольной немного еды. Об антисоветских высказываниях хозяйки комнаты вы ничего не знали, потому что до недавнего момента она то ли была немой, то ли прикидывалась. Но для оперативников все это, конечно, не оправдание. Ребят понять легко. Есть план, а тут сорвалось задержание. К тому же им понравилась идея о том, что Тосю кто-то нарочно сбивал с пути… А тут и вы, весь такой в белом, сразу видно, что не из рабочих… Короче, взяли, чтобы разобраться. А разбираться у нас могут долго… Вот это все я Степану Афанасьевичу и рассказал. Он понял. И помог. На то он и человек-легенда. Говорят, у таких, как он, существует какое-то тайное братство, почти всемогущее. Говорят, когда очень надо, они друг другу во всем помогают…

— Так, шутки в сторону, — Морской хмуро свел брови. — Я знаться с этим тайным братством не имею ни желания, ни сил. И уж тем более, не хочу быть обязанным Степану Саенко. Я возвращаюсь под арест.

— Во-первых, вы уже ему обязаны, — здраво рассудил Николай. — Он ведь уже звонил и хлопотал. А во-вторых, вы сами говорили, в подвале ГПУ мерзко так, что аж не сомелье…

— Не комильфо, — автоматически поправил Морской и зашагал обратно вверх по улице Дзержинского, которую, как подсказывала сейчас его нездоровая фантазия, потому и переименовали из Мироносицкой, что место, где находится подобная отвратительная тюрьма, никакого мира городу не несет. Правда, имя Железного Феликса — непоколебимого стража революции, чекиста номер один, справедливого и несокрушимого — улица с тюрьмой, куда могли упрятать по ошибке, тоже явно компрометировала…

— Да стойте же! — явно взволнованный Коля почти бежал рядом с Морским, не понимая, шутит тот или и правда намеревается вернуться в подвал ГПУ. Оба они отличались широкими шагами и быстром темпом ходьбы, поэтому дошли уже до самого здания обкома. До того места, где мощные вентиляторы выбрасывали из обкомовской кухни восхитительные запахи борща и котлет. — Вы забываете, куда идете! Там плохо кормят!

— Я не привередлив…

— Ну не валяйте дурака! — не на шутку рассердился Николай и всерьез стал прикидывать, какой захват нужно применить, чтобы обездвижить приятеля и затянуть в ближайший переулок. — Знаете что! — в последний момент он решил начать запланированную атаку. — Я распутал дело об убийстве Милены. И настаиваю, что мы с вами должны немедленно об этом поговорить. Причем не здесь!

Морской на миг застыл, потом изумленно обернулся и, стараясь сохранять спокойствие, внезапно осипшим голосом произнес:

— Это меняет дело. Куда пойдем? Выбор места за вами, — потом нелепо усмехнулся и неудачно пошутил: — И места, и оружия…

Незадолго до этого измученная угрызениями совести и хлопотными планами про то, как все исправить, заплаканная Светлана сидела у окна и с несчастным видом расчесывала волосы. Занятие это даже само по себе уже изрядно портило нервы: Светины длиннющие локоны, несмотря на все ухищрения — мой голову хоть туалетным мылом, хоть хозяйственным, ополаскивай хоть отваром лопухов, хоть ледяной водой, — все равно путались и рвались от соприкосновения даже с самым нечастым гребнем. Между прочим, Света не обрезала косы исключительно из-за того, чтобы не подводить близких: и батька, и Коля, да и вообще все почему-то считали длину волос свидетельством природной красоты и «не испорченности».

«Я для него косы ращу, а он!» — всхлипнула Света, в очередной раз вспомнив о своих горестях… Коля вчера пришел домой очень поздно, от разговоров отказался наотрез, а уходя утром, даже не попрощался. Это уже ни в какие ворота не лезло. Вообще-то, в семье Горленок даже бытовала шутка, мол, любовь экономит затраты на будильник: Коля по давней привычке юного заводчанина просыпался с рассветом, а сигналом к пробуждению для Светы всегда служил его неизменный утренний поцелуй. И вот теперь все разрушилось.

Света переживала и в то же время понимала, что необходимо срочно действовать. Как-то вернуть доверие мужа, удивить его, восхитить, исправиться… Вчерашний скандал был чуть ли не первой серьезной ссорой в ее семейной жизни и уж точно первой ссорой, в которой виновата была именно Светлана. Как ни прикрывайся благими намерениями, но и правда она все испортила. Морской арестован, Тосю превратят в подопытного кролика, а Коля обижен и ни о чем теперь со Светой не разговаривает.

Что же делать? Ясно, что выходной, заработанный в командировке, необходимо посвятить подготовке к вечернему примирению. Куда, в конце концов, Коля денется? Помирится, как миленький! Но как именно все провернуть? Тут Света, конечно, стала вспоминать рассказы окружающих. Ее лучшая подруга Шурася, например, чтобы привести мужа в благодушное настроение, наводила в комнате идеальный порядок, пекла знаменитые лично ею придуманные «сумишки» — вкуснейшие лепешки из смеси всего, что можно было достать (в разное время это бывали и капустно-морковные пюре, и крапива, и какие-то удивительные коренья и травы, и даже картофельные очистки), после чего ждала мужа с работы, не забыв распушить свои коротенькие кудри, подвести глаза особым «добавляющим томности» способом и облачить пышные формы в специально для таких случаев перешитый из бабушкиной занавески халатик с легкомысленным декольте. Отношения в семье после такой встречи надолго оставались крайне благожелательными. Метод был действенным, но для Светы совершенно не годился. Понятие «наведение порядка», например, при наличии в доме свекрови было для нее абсолютно недоступно: Колина мама отличалась удивительным свойством просыпаться ни свет ни заря и первым делом бесшумно и незаметно проводить в комнате влажную уборку. При всем желании отличиться в этой части домашнего хозяйства Света не нашла бы вокруг ни пылинки. К тому же Коля живет со своей мамой всю жизнь, то есть к ее утренним уборкам давно привык, и чистотой его сразить не удастся.

Что касается ухищрений с собственной внешностью — Свете это казалось унизительным. «Если, чтобы он восхитился и простил, нужно одеваться и причесываться особенным образом, значит, никакой настоящей любви между вами нет», — считала она. Еще раз прокручивая эту мысль в голове, Света распахнула дверцу гардероба и глянула в зеркало. Для победы, конечно, ничего не жалко, и, может, приемчик Шураси и подошел бы, но, что себя обманывать, никакого «секретного оружия» в виде пышных форм и томного взгляда у Светы в запасе не имелось. Фигура как фигура, глаза как глаза. Ничего выдающегося, но и жаловаться не на что. Неплохо было бы каким-нибудь образом вывести со щек предательский детский румянец, но после истории с другой своей подругой, Оленькой, Света решила об этом больше не задумываться. Оленька совсем недавно находилась в стадии принуждения жениха к женитьбе, для чего решила стать еще прекрасней, то есть во что бы то ни стало задумала обрести благородный бледный цвет лица. Пила для этого какую-то страшно ядовитую, выписанную бабкой из родной деревни, смесь. Кожа у Оленьки и впрямь побледнела, но вместе с этим куда-то ушли все силы, и бедняжка даже попала в больницу на долгие две недели. Она поправилась, а вот женитьба расстроилась окончательно: по правилам советских больниц посетители туда не допускались и, поскучав под окнами палаты возлюбленной несколько вечеров, нетерпеливый жених решил разочек сходить в любимый парк на танцы и в кино без Оленьки и тут же познакомился с бойкой девицей, к слову сказать, ужасно конопатой и краснеющей по любому поводу. Все обошлось без драм: здоровье у Оленьки наладилось, и следующий жених на тех же танцах тоже сыскался. Ну а про опасности борьбы с румянцем среди подруг теперь ходили легенды.