Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

Теперь он окончательно убедился, что другого выхода у него нет: надо играть свою игру.

Выправив в штабе фронта документы, которые сам и подписал и скрепил печатями, Яковлев связался со своими товарищами по боёвке Зенцовым, Чудиновым и Гузаковым. Потом доложил Подвойскому, что отправляется в инспекционную поездку по фронту.

– Поезжай, – равнодушно сказал Подвойский. – Только не лей там крови.

Он намекал на недавнюю командировку, когда Яковлев сместил с должности и арестовал командира 1-го Уральского пехотного полка Василия Блюхера за рукоприкладство. Подвойский восстановил Блюхера в должности уже на другой день. Правда, мордобой в полку прекратился.

Бронепоезд из четырёх блиндированных вагонов «соломенного» командующего, тайно оставил расположение Самаро-Оренбургского фронта.

Оставив поезд на станции Екатеринбург-II, Василий Яковлев ночью отправился в Ново-Тихвинский женский монастырь. Здесь его уже ждали Зенцов, Чудинов, Гузаков и Новосильцева с матросом Гончарюком.

Несколько дней ему понадобилось для встреч со своими людьми, тоже уфимцами, бывшими членами боёвки. Одни служили в местном Совдепе, другие в чека, в военном комиссариате и на телеграфе. После чего приступил к тщательной разработке операции. Как всегда, дерзкой. И самой важной в его жизни.

Разостлав на столе газету, Новосильцева поставила на неё склянку с жёлтым оружейным маслом, два крошечных ёршика – жёсткий и мягкий – и клочок ветоши. Быстро разобрала никелированный бельгийский браунинг FN M1910 с обоймой на девять патронов и принялась его чистить. Несколько раз останавливалась, прислушиваясь к звукам в коридоре. Кельи изнутри не запирались, и не хватало, чтобы кто-либо из монахинь увидел сестру Георгию не только с дорогими часиками, но и с пистолетом. Хотя все сёстры, безусловно, видели, что монахиня она странная. Пропускает службы, не знает многих молитв, не знает устава монастырской жизни. Уходит из обители и возвращается, когда хочет, часто без ведома схиигумении. Некоторые доносили на неё матери Магдалине, но схиигумения доносы сразу пресекла и запретила любые разговоры о необычной монахине. Скоро Георгия вместе с послушницами Антониной Трикиной и Марией Крохалёвой была назначена носить с монастырской фермы еду в ипатьевский особняк для арестантов Романовых. Причём, если послушницам настоятельница велела ходить в дом Ипатьева в мирском, чтобы не возбуждать безбожников из охраны, то загадочная сестра Георгия будто с вызовом ходила в монашеском. В первый её приход охранники пытались к ней приставать и похабничать, но увидели во взгляде монахини нечто такое, что живо отвадило самых весёлых и дерзких. От сестры Георгии исходила явная и совсем не христианская угроза.

Сегодня монастырские насельницы увидят настоящую сестру – в комиссарской кожаной куртке, хорошо подогнанной и приталенной, в круглом чёрном беретике с меховой опушкой, из-под которой выбиваются волнистые русые волосы, остриженные, но не очень коротко. Чёрная суконная юбка тоже не слишком длинная, чуть ниже колен, всего на полдюйма. Чтобы быстро выхватить из-под юбки браунинг, прижатый к бедру широкой подвязкой для чулок.

Сегодня и случилось то, о чём предупреждала Яковлева агентура и к чему тщательно готовились его боевики.

Утром, когда сестра Георгия с послушницами явилась в ипатьевский особняк, их встретил не дежурный начальник охраны, а сам комендант – чекист и выкрест Юровский. Он принял корзинки с яйцами, творогом, двумя банками мёда. Караульный солдат взял две четверти 45с молоком, топлёным и парным. Передали послушницы и коробку папирос «Salve» Одесской фабрики. Папиросы специально для Николая монахини купили на чёрном рынке и выложили за них шесть рублей царскими.

– Спасибо, сестрицы, – приветливо сказал Юровский. – Сегодня ваше послушание закончилось. Вы были здесь в последний раз. Больше не приходите и ничего приносить не надо.

– А что же так? – удивились послушницы.

– Всё-то вам надо знать! – добродушно засмеялся Юровский и погрозил пальцем. – Забыли, как в Писании сказано: «Много знания – много печали»? Значит, так надо.

– Увозите их, что ль? – спросила бойкая Мария Крохалёва.

– Всё может быть.

– Но вы, чай, всё им передадите? – осведомилась Антонина Трикина.

– А то как же! – то ли возмутился, то ли обиделся Юровский. – Папиросы я лично, своей рукой, передам Николаю Александровичу. Идите, милые, и будьте здоровы.

Но едва они отошли на несколько шагов, как Юровский неожиданно окликнул их:

– Минутку, сестрицы. Совсем забыл. Вот что попрошу вас: таки принесите с полсотни яиц. Сегодня. И на этот раз точно всё. Больше ничего не нужно. Всё хорошее вы уже сделали.

– Принесём.

– Кстати, в доме полы надо помыть. Двух женщин наняли, но мало. Кто-нибудь из вас возьмётся помочь?

– Я помогу, – сказала Новосильцева. – Когда?

– Приходите после обеда. Часам к семи.

Некоторое время сёстры шли молча.

– Ясно: увозят императора, – сказала Трикина. – А яйца им в дорогу.

Новосильцева промолчала: ей тоже стало всё ясно.

Закончив чистить пистолет, она пристроила его под юбкой, заткнув за чулочную подвязку, и потренировалась выхватывать. Получалось за две-три секунды, без заминки, благодаря короткому стволу и небольшой рамке браунинга. Да и навык не потерян.

Она подумала, что надо заменить наган, который носила в кобуре: очень тяжёлый для её руки, почти килограмм весу, а патронов всего семь, да и возня при перезарядке. Хорошо бы добыть тот же бельгийский браунинг, но девятимиллиметровый. Или, по крайней мере, немецкий

люгер-парабеллум. Этот полегче, удобный в руке, магазин на восемь девятимиллиметровых патронов, а главное, самозарядный – не надо изо всех сил взводить курок, как в нагане. «Вот пусть товарищ несостоявшийся командующий фронтом и озаботится», – решила Новосильцева.

Потом аккуратно уложила в стопку монашеское облачение: хитон из грубого холста, параман – плат с вышитым византийским крестом, подрясник, рясу, клобук и, наконец, пояс. И тут же услышала быстрые шаги в коридоре. Они приближались в сторону её кельи.

Без стука широко распахнулась дверь. Вошла сестра Варвара, помощница схиигумении, румяная двадцатилетняя девка. Она, как и мать Магдалина, рано стала послушницей, другой жизни, кроме монастырской, не знала и не очень интересовалась ею. Однако же, при всей строгости монастырского устава, монахиня Варвара всегда пребывала в хорошем настроении, улыбалась больше всех и всегда что-то напевала, чаще всего псалмы. Но на свой собственный весёленький мотив и всегда с удовольствием.

– Сестра Георг… – громко начала она и осеклась, широко раскрыв глаза. – А где?.. Ты кто така, зачем здесь? – и тут же рассердилась. – Да ты ли это, Георгия? Чёй так вырядилась? А вот матушка увидит? И что опять у тебя «зингером» воняет! Машину из мастерской в келью притащила, нет на тебя наказания!