Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

– Хорошо.

И взяв обеими ладонями его лицо, Новосильцева поцеловала его в губы сказала с сердечной теплотой:

– Спасибо тебе. За то, что понимаешь. Я не ожидала.

– Ну-ну, пойдём, люди там, и времени уже немного, – заторопился Яковлев.

В гостиную они вернулись совершенно спокойными и деловитыми. Любому было понятно, что разговор у бывшего чрезвычайного комиссара и бывшей разведчицы Генштаба Российской империи был деловым и явно секретным, безусловно, по поводу предстоящей операции. И Яковлев объявил:

– Сейчас Евдокия Фёдоровна доложит свои сведения. Как вас утром встретили в особняке?

– Как и ожидалось. Днём я у них ещё и полы мыла. Завтра еда Романовым не понадобится. Сам Юровский соизволил принять продовольствие и с монахинями попрощался. Но не навсегда: заказал полсотни яиц.

– Зачем? – удивился Гузаков. – В дорогу?

Усмехнувшись, Новосильцева ответила:

– Конечно, в дорогу. Откуда не возвращаются.

Все поняли.

– Ну что же, – сказал Яковлев. – Юровский получит свою яичницу, какой ещё не пробовал. Теперь прошу внимания! После совещания с нашим военно-разведочным специалистом подтверждаю: план не меняется. Ещё раз уточним детали.

Однако продолжить ему не дали.

Вошёл Дмитрий Чудинов – партийный псевдоним Касьян, ещё один уфимец. Из-за его спины, отойдя в разные стороны, появились два незнакомца – красноармейский солдат и австрийский фендрик 46.

– Наши драйверы, – объявил Чудинов. – Прошу: Антон Чайковский, – он указал на красноармейца.

Чайковский, невысокий, но крепкий русоволосый парень с блестящим носом в крупных веснушках, сказал:

– Здравствуйте, товарищи, – и слегка смутился, бросив взгляд на схиигумению.

– И товарищ Кнобельц. Из бывших военнопленных. Австрийский коммунист.

Австриец, длинный и тощий, как оглобля, неожиданно улыбнулся во весь рот.

– Я Хайнрих буду, – сказал он добродушно. – Хайнрих ist mein Name. Так будет коррект.

Он снял свою высокую австрийскую фуражку, сделал общий короткий поклон, выделив им на секунду схиигумению, а она со строгим вниманием его.

– А по-нашему – Генрих, – весело сказал Чудинов. – Так привычнее.

– Тоже будет хорошо, – охотно согласился Кнобельц. – Называйте, только в горшке не садитесь на печку.

Все рассмеялись, даже по бледно-матовому лицу матери Магдалины скользнула тень улыбки.

– Товарищ Генрих очень хорошо знает заграничные аппараты, – сказал Чудинов. – И к тому же хороший портной, – добавил он.

– Знаем-знаем, – неожиданно подала голос схиигумения. – Все франтихи городские к нему бегают. Что будут делать, когда ты домой к себе спроворишься?

– А я не тороплюсь, уважаемая матюшка, – заявил австриец. – У меня невеста… Genauer zu sagen… если тошно. Не невеста, а уже das Eheweib… бабка законная.

От общего хохота метнулся огонёк в лампадке. Даже игуменья снисходительно прищурилась.

– Зупруга! – перекрикивая всех, поправился австриец.

Когда затих смех, настоятельница продолжила:

– Как так нашлась? Где же ты её потерял?

– Не терял, – улыбаясь, ответил Кнобельц. – Моя в России родилась. Тут.

– Немкиня, что ль? – ворчливо поинтересовалась настоятельница. – Аль австриячка? Как сюда залетела?

– Русская, настоящая. Из села Ферапонтова, звать Клавдия. Солдатка, муж на фронте погиб. Die Witwe… вдовая.

– Вот оно! Так может, ты в него и стрелял, в мужа-то? – кольнул австрийца Гузаков.

– Не думаю. Я стрелял никогда, – спокойно возразил Кнобельц. – Я так очень точно думаю. Винтовку мне дали никогда. Машину «Зингер» дали. Шиль, чиниль, штопаль, что надо.

– Ну-ну… – проворчала схиигумения. – Дай Бог тебе счастья…

– Спасибо, матюшка.

– А что, Генрих, – осведомился Зенцов, командир ещё одного отряда уфимских боевиков. – Много ваших нашли себе здешних пассий?

– Про пассий не знаю. А невесты – да, нашли много пленные. И немцы, и австрийцы, многи чехи со словаками, и венгры наискаль себе жёны и бабы, записальси в совдепе. А есть такие, в православие крестильсь, чтоб в кирхе венчать.

– Ну, будет развлекаться! – подал голос Чудинов. – Антон Чайковский тоже хороший шоффэр. Он к тому же особняк ипатьевский знает изнутри, поэтому будет сегодня особенно полезен.

– Изнутри? – переспросил Яковлев. – Откуда такие знания, товарищ Антон?

Чайковский вытянулся:

– Состоял в отряде охраны дома особого назначения, товарищ командующий фронтом.

– Странно. Такой фамилии в списках охранников я не видел. Или вы при Авдееве несли караул?

– Никак нет, – ответил Чайковский. – Ещё раньше. Сразу как вы доставили сюда Романовых. Тогда у чекистов своих людей не хватало. Вот и прислали отряд от нашего первого Уральского полка. Командиром у нас полковник Батицкий, военспец. А когда Авдеев набрал людей, нас отозвали в полк.

– Антон товарищ надёжный, хоть и не член партии, – вставил Чудинов.

– Пока ещё не приняли, – скромно поправил Чайковский.

– Примем, – заявил уверенно Чудинов. – Товарищ, проверенный много раз, я за него ручаюсь головой.

– Ещё бы, Касьян, ты не ручался за своих людей, – заметил Яковлев. – Задача товарищам известна? – он вопросительно посмотрел на водителей.

– В общих чертах, – ответил за них Чудинов.

– Твои люди тоже здесь? – обернулся комиссар к Зенцову.

– У въезда в город. С грузовым полуфиатом.

– Почему не здесь?

– Чтоб не пугать обитательниц, – глянул в сторону схиигумении Зенцов. – И чтоб Юровский с Голощёкиным потом не задавали в монастыре лишние вопросы.

– Правильно. Тогда прогоним задачу ещё раз, – заявил комиссар, присаживаясь к столу с самоваром. – Товарищи водители, тоже к нам. Может, чаю?

Чайковский и Кнобельц переглянулись и одновременно отказались.

– Как угодно. Да и время подгоняет.

Он помолчал.

– Наши люди в местной чека подтверждают: экзекуция назначена на сегодня, ровно на двенадцать ночи. Точно установлено, что санкции Москвы у местных нет. Они решили, что могут обойтись и без неё.

– Я-то думала, что у них есть согласие Москвы, – удивилась Новосильцева. – Что же получается – мятеж? Красный Урал решил поддержать Савинкова?

– Мятеж, уважаемая Евдокия Федоровна, – это в Ярославле. Левоэсеровский.

– А здесь?

– Здесь амбиции местной власти. По их мнению, Москва слишком много на себя берет, ущемляет местных. Коль скоро Романовы на Урале, распоряжаться их судьбой должны уральцы. Ленина считают предателем революции. Вообще говоря, уральские большевики давно не считаются с вождём. Недавно казнили без суда и без малейших оснований двух родственников Ленина – двоюродного брата и племянника. Причём, племянник был красным командиром. И что же? Председатель Совнаркома и всеми признанный вождь вытер плевок с лица и промолчал. Идти сейчас на открытый конфликт с Уралсоветом Москва не может. Потому и делает вид, что держит вожжи. Ещё что-нибудь непонятно?