Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

– Всё непонятно, – заявила Новосильцева. – Непонятно, почему вы и ваши кремлёвские начальники ведёте себя, как слепые кроты. Не видите, что до мятежа один шаг? Даже меньше. Тут нужны чрезвычайные и быстрые меры. Арестовать большевицкую верхушку и немедленно расстрелять. Сегодня Белобородов с Голощёкиным не выполняют распоряжений собственного правительства. Завтра объявят суверенную Уральскую республику. Потому и торопятся уничтожить Романовых. Дабы показать всем, что готовы порвать с московскими предателями и отправиться в свободное плавание.

– Ваша дедукция, товарищ разведспец, удивительно продуктивна, – усмехнулся Яковлев. – При других обстоятельствах красный Урал, возможно, и попытался бы отделиться от красной России. Только они этого не сделают. Поверьте мне.

– Это не вопрос веры, – отрезала Новосильцева. – Это вопрос логики. Почему же они не станут отрывать Урал от России? Момент подходящий.

– Просто не успеют. Через неделю, самое большее, через десять дней здесь будут чехи и белые отряды. Товарищам Белобородову с Голощёкиным и иже с ними ноги бы унести вовремя. Но им надо не просто сбежать. А сбежать хлопнув дверью. Казнить двух пожилых людей и их пятерых детей, среди которых смертельно больной подросток. И прославиться на весь мир.

– Да уж, – усмехнулась Новосильцева. – Славная победа – расстрелять десяток безоружных.

– Повторяю в последний раз, – предупредил Яковлев. – Вопросы – только по сути операции. Итак, подъезжаем к особняку. Вызываем дежурного начальника караула. Думаю, придёт не только Медведев, но и Юровский. Он уже там, вовсю готовится. Может быть, ещё кто-то из начальства пожелает посмотреть кровавый спектакль. Такого второго никогда уже в жизни не будет. Так… Пока ждём Юровского, Касьян расставляет своих людей у главного входа и перекрывает выезд из ворот в Вознесенском переулке. Я предъявляю мандат. Требую немедленно передать Романовых мне. Предупреждаю: за неподчинение приказу – расстрел на месте. Но как Юровский себя поведёт, наверняка не скажу.

– Я скажу наверняка, – заявила Новосильцева.

– Как же?

– Юровский откажется выполнять приказ. В лучшем случае, начнёт тянуть время. Утверждать, что у него недостаточно полномочий, что надо связаться со своими местными начальниками, а те должны запросить Москву.

– В этом случае, – твёрдо заявил Яковлев, – вы, Евдокия Фёдоровна, немедленно расстреляете одного из охранников. Желательно того, кто окажется ближе всего к Юровскому.

Новосильцева поняла: ей ответил не комиссар Яковлев, привыкший играть словами. Она услышала голос Константина Мячина – опасного и беспощадного боевика, для которого жизнь человеческая дешевле копейки.

В тишине все обернулись к Новосильцевой. На её щеках выступили два красных пятна.

– Право… – внезапно осевшим голосом начала она. – Право, мне непонятен ваш выбор.

Она обвела взглядом каждого из сидящих за столом.

– Разве здесь нет более подходящего исполнителя, точнее, палача? Полагаю, члены вашей боёвки лучше меня умеют убивать тех, кто исполняет свой служебный долг и не ждёт внезапного нападения.

– Напрасно вы обижаете моих боевых товарищей, – упрекнул её Яковлев. – Люди, которые сидят рядом с вами, имеют честь и возможность разделить ваше общество лишь по одной причине. Они на секунду оказались проворнее тех, кто собирался отправить их на тот свет. Пусть даже ради исполнения служебного долга. Мы все при исполнении. Только долг у нас разный.

– Вы ушли от ответа, – хмуро произнесла Новосильцева. – Видно, демонстрируете одно из ваших скрытых достоинств. Почему вы решили, что именно я должна совершить убийство? Подлое убийство. К тому же человека не военного, рабочего. У него и семья, видно, есть, и дети. Он нанялся сторожить Романовых только ради заработка. И не ждёт, что его убьют потому, что некий красный комиссар обиделся на уральское красное начальство и решил этому начальству насолить. Какую опасность он для меня представляет? Или для ваших боевиков?

Чудинов шумно и неодобрительно вздохнул. Зенцов покачал головой, а Гузаков стал внимательно рассматривать узоры на скатерти.

– Огромную опасность! – отрезал комиссар Яковлев. – В ипатьевском доме мирных рабочих нет! Ни одного. Это у себя дома они мирные. А там, в особняке, они – вооружённые сотрудники Чрезвычайной Комиссии и обязаны стрелять на поражение в любого. При малейшем подозрении. Мирные рабочие собрались через полтора часа убивать действительно гражданских, не вооружённых и не ожидающих убийства. Внезапного и подлого, как вы изволили выразиться. Что скажете?

Однако Новосильцева, откинувшись на спинку стула, отвечать не торопилась: на неё накатил приступ обычной с недавних пор тошноты. Несколько раз проглотила слюну и подавила рвоту.

Не дождавшись, комиссар продолжил:

– В одном вы, бесспорно, правы, драгоценная Евдокия Федоровна. Женщина, убивающая направо и налево, уже не женщина, а нечто сатанинское. Ей самим Богом назначено хранить жизнь до скончания времён, а не прерывать её. Поэтому внезапный, подлый расстрел вашими руками – руками барышни с ангельской внешностью – даст нам огромное преимущество. Оно вызовет двойной ужас у тех самых рабочих. Они поймут, что им надо немедленно выбирать: собственную жизнь или жизнь Романовых.

– И всё-таки… – заговорила Новосильцева и задумалась на несколько секунд. – По моему наблюдению, Юровский – не трус. Это человек идейный и твёрдый. Он может не понять моего намёка.

– Тогда вы убьёте ещё одного охранника. Будем надеяться, что Юровский поймёт, что третьим выстрелом вы отправите в ад идейного и твёрдого человека. Ежели не поймёт – что ж. Нам же проще.

– Спросить позвольте, товарищ комфронта? – тихо подал голос Чайковский.

– Только по делу.

– Напротив Ипатьева, в доме Попова, тоже охрана, подменная. Там есть телефон. И у Ипатьева телефон работает.

– Работал, – поправил Яковлев.

Он посмотрел на часы.

– Уже полчаса, как не работает. Кроме того, сегодня охране выдали жалованье. Наш человек постарался, чтобы туда доставили водку. Сделано, Пётр?

– Ханжу, – уточнил Зенцов.

– Какую ханжу? – не поняла Новосильцева. – Из борделя?

– Наша ханжа получше любой бордельной девки, – охотно пояснил Зенцов. – Так у нас, барышня, денатурат называют. От него потом неделю голова распухшая, лечиться надо. Опять же денатуратом. Водка декретом Совнаркома запрещена.

– Ещё соображения? – спросил комиссар.

– Maschinengewehr, – подсказал австриец. – Пульемёт на вышке. Очень серьёзный Sache… дело.

– Да, – согласился Яковлев. – Но есть там и слабое место. Пулемёт на вышке предназначен отражать внешнее нападение – бить по Вознесенской площади. Для тех, кто во дворе, пулемёт не страшен: зашёл в дом или за угол – вот и весь пулемётчик. К тому же первым требованием к Юровскому будет снять пулемётчика с вышки. Туда, Пётр, – приказал он Зенцову, – немедленно своего человека.