Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

– Разве только одни большевики перестали в церковь ходить? А дворянство? Ещё раньше сплошь в атеисты подались, – не сдавался Гузаков. – Взять хоть графа Толстого…

– Граф Толстой отлучён за ересь, – строго перебила схиигумения. – И не навсегда, а до времени, чтоб поумнел и отрёкся от грехов и заблуждений. Перед смертью покаялся граф. В Оптину Пустынь ездил грехи замаливать и прощения у Господа просить.

– Там у него сестра в монахинях была, кажется, – заметил Гузаков. – Вот и ездил навестить.

– Может, и сестру заодно проведал, – не стала возражать мать Магдалина. – Чего же сестру не повидать-то, раз из дому сбежал, жену и детей бросил!

– Но, матушка, согласитесь, в церкви сейчас всё не так, как ещё недавно. Вы ходили на народное шествие по случаю Первого мая, праздника солидарности всех трудящихся мира?

– Мы только крестным ходом ходим. А ваши не признаём, потому как мирские затеи, – поджала губы настоятельница. – У монастыря свой устав, не про вас писан.

– А напрасно не пошли! Увидели бы интересное, – весело заявил Гузаков. – Первого мая в общей праздничной колонне трудящихся Екатеринбурга шагала целая группа, двадцать, наверное, душ церковных работников – священники, дьяконы, протодьяконы… И все в праздничных облачениях. Несли клирики кадила, образа, хоругви. А ещё и транспарант несли, вполне мирской. Написали на красном кумаче белыми буквами: «Да здравствует Свободная Православная Церковь – Дочь Трудящегося Народа!»

– Так и что? – фыркнула настоятельница. – Мы все из трудящегося народа, никого из богатеев здесь, да по другим приходам, нет. Сама я из купеческой семьи. Но скажу тебе, милок, чтобы ты хоть чуть поумнел: никогда ни родитель мой, ни братья шкуру с народа не драли. Выгоду искали, без того купечества не бывает. Но не драли, как другие. Дед мой и вовсе из крепостных. Вот что тебе скажу: будете церковь притеснять – вашей власти аукнется, Бог накажет, народ от вас оттолкнётся. Сам-то крещёный? – вдруг спросила мать Магдалина.

– Как же по-другому? – развёл руками Гузаков.

– Вишь, нельзя по-другому, кто ж тебя иль твоих детей оберегать будет, помогать в жизни, наставлять, давать надежду жизни вечной? Партия твоя безбожная, что ль, веру даст?

– Партия, конечно, веру в Бога не даст. Но и у нас, среди большевиков, тоже есть люди с духовным образованием, которые…

П. В. Гузаков

– Друг сердечный Петер! – вмешался Яковлев. – Оставь матушку в покое. Не вовремя твоя агитация. Забыл, кто у кого в гостях?

Гузаков виновато-добродушно улыбнулся:

– Простите, матушка, если что не так сказал или не вовремя.

– Бог простит, – отрезала схиигумения.

– Ручаетесь? – лукаво прищурился Гузаков.

– Товарищ Гузаков! – нетерпеливо повысил голос Яковлев. – Помолчи, наконец.

К нему подошла Новосильцева.

– На два слова.

– Здесь?

– Личное.

Яковлев посмотрел ей в глаза и обратился к настоятельнице:

– Разрешите нам переговорить? – он кивнул в сторону спальной комнаты схиигумении.

– Иди, иди, если надо…

Закрыв за собой дверь, Яковлев спросил с тревогой:

– Что-то неожиданное? Говори.

– Говорю, – хмуро сказала Новосильцева. – Ты, полагаю, всё обдумал.

– Почти.

– Обо мне тоже не забыл?

– Как же я могу забыть о тебе? – удивился Яковлев. – Ты всегда со мной.

– После операции куда?

– Ты же знаешь. Куда, кроме Москвы?

– Мне нельзя в Москву, – твёрдо сказала Новосильцева.

– Это почему же? – даже привстал со стула комиссар. – Что ещё надумала? Что тебя теперь пугает?

– Не теперь. Меня всегда пугали твоя ЧК и ваша власть.

– И у тебя есть основания? Или появились новые?

– Основания были всегда. Если бы все ваши были с нормальными мозгами или хотя бы вполовину, как у тебя… Даже слепому видно, сколько мерзавцев, тех же полицейских и жандармов, кинулись в большевики. Ты знаешь, ты должен знать, как они будут доказывать свою преданность новой власти. Чужой кровью.

– Тебя не тронет никто! – заявил Яковлев. – Пока я жив – определённо. Будь уверена. Гарантирую.

– Не говори чепухи! – отмахнулась раздражённо Новосильцева. – Кто и что может кому-то гарантировать? «Пока он жив» – велика гарантия! Кому на войне обещана жизнь? А если тебя в Москве Троцкий арестует? Или Менжинский. Очень даже просто. Ты же, по сути, дезертир.

– Победителей не судят, Дуняша, особенно, на войне. Предъявим Романовых, и гарантирую…

– Гарантировать ты мне можешь одно: десятки лет постоянного страха! Я не имею права рожать в такой стране. Даже ты не можешь точно знать, арестуют тебя завтра или оставят до послезавтра. Мои перспективы ещё хуже. Сегодня я, хотя бы по документам, сотрудница чека. Без жалования. А завтра какой-нибудь красный чин вспомнит мою службу на царя. И в крепость. Это если повезёт. Но, думаю, расстреляют сразу. Такое возможно? Точно?

– Послушай…

– Нет, если не отвечаешь, то выслушай до конца! Я решила рожать за границей. В Швейцарии. Там у меня на счету в банке есть немного денег, ещё из царского жалованья. Года на три-четыре хватит. А дальше посмотрим. Если всё будет хорошо, мы к тебе приедем. Или ты к нам. Так что сделаем так: ты едешь со своими товарищами на запад, в Москву, а я – на восток, а там через Китай и морем в Европу.

– Плохой план! – решительно заявил Яковлев. – Во-первых, некому тебя сопровождать и охранять.

– Дашь пару своих босяков. Боевиков, то бишь.

– Не дам! Железная дорога до Владивостока вся захвачена чехами, полоса отчуждения – тоже. Повсюду власть в руках эсеров, учкомовцев, белых офицерских соединений, казаков, да и просто разбойников. Риск не оправдан. Кроме того… – он усмехнулся. – Найдётся много охотников ухватить чужое сокровище. Это я про тебя. Была бы ты мегерой или барышней хоть средней миловидности… всё равно опасно. А уж завладеть такой, какая ты есть сейчас, охотников найдётся немерено. Нет! Если на то пошло, гораздо проще и надёжнее через Москву. Или из Петрограда морем. Ещё лучше железной дорогой из Питера в Финляндию, дальше через Швецию и пароходом в Нормандию, а там и Швейцария в двух шагах. Самый безопасный и удобный путь.

– Значит, в главном ты согласен, то есть не против, чтобы бы я… чтобы мы переждали самый переполох за границей? У меня и паспорт есть заграничный, действующий.

– Конечно, не согласен! – воскликнул Яковлев. – Но знаю: если ты решила, спорить бесполезно. А паспорт – ерунда. В Москве я тебе любые документы обеспечу и выезд в любую страну, какая примет.

– Да, лучше через Финляндию, – в раздумье сказала Новосильцева. – Пожалуй, так. На том пути больше народа, среди беженцев и эмигрантов затеряться легче.

– Давай к делу, а детали обговорим в Москве.