Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

– А если Юровский и на второй раз не согласится? – спросил Зенцов.

– Третий выстрел товарища Новосильцевой в чекистскую голову сразу убедит всю охрану: упрямство, даже чекиста, плохая зашита от браунинга. Конечно, никого не хочется на тот свет отправлять… Бойцы Гузакова должны быть уже во дворе, отворить ворота для наших обоих авто. Грузовик тут же блокирует въезд и выезд.

– Ворота всегда заперты, – сказал Чайковский. – На амбарный замок… – он вдруг замолчал, растерянно глядя на мать Магдалину.

Схиигумения, глядя вниз, беззвучно рыдала. Слезы текли по её твёрдым бледным щекам и капали на пол. Обнаружив, что все затихли и смотрят на неё, мать Магдалина глубоко вздохнула, всхлипнула несколько раз. Достала платок из рукава рясы, вытерла слезы и тихо высморкалась. Потом махнула рукавом, словно отгоняя от себя что-то невидимое и, справившись с судорогой нового рыдания, выговорила:

– В свято… в святой обители… о смертоубийствах говорить, готовить… Как такое можно?

– Мы с этой темой закончили, матушка, – заявил Яковлев. – И перешли к другой. Но если вы готовы отговорить чекистов от того, что они задумали, мы будем только рады. И все свои планы отменим. Меньше хлопот. И жертв.

Она махнула рукавом ещё раз, теперь в сторону Яковлева. Резко отвернулась к иконе Спаса, подошла к ней, опустилась на колени и начала жарким шёпотом молиться, крестясь и отбивая земные поклоны.

– Сохрани, Господи, от крови, от смертей злых и напрасных… – донеслось до сидящих за столом.

– Продолжайте, Антон, – вполголоса приказал Яковлев.

– Ключ от замка, – сказал Чайковский, – находится в караульной, на щите.

– Значит, Пётр, одного человека дашь мне. А лучше двух, – сказал Яковлев. – Пока будем вести переговоры, они должны уже быть в караульной и открыть ворота и главный вход.

– Юровский может потребовать связи с Москвой, – заметила Новосильцева.

– Может, – согласился Яковлев. – Мы ему предоставим такую связь. Но не сразу. И пусть говорит хоть до утра.

– Wozu? Зачем же так? – удивился австриец. – Почему разрешайте? Или я не все подумал и не понял?

– Касьян? – произнес Яковлев.

– Докладываю, – сказал Чудинов. – С десяти вечера и до двух часов ночи телеграфное сообщение с Москвой исчезнет. До двух – точно, больше наши люди не гарантируют.

– А с другими городами? – спросила Новосильцева.

– С другими? – переспросил задумчиво Чудинов. – С другими городами, как я понял, связь останется. Но будет очень неустойчивой.

– Мой поезд, Павел Митрофанович? – спросил Яковлев.

– Под парами, товарищ комиссар, – ответил матрос.

– На сборы Романовым двадцать минут, – продолжил Яковлев. – Сажаем в авто и на вокзал. Грузовик с бойцами прикрывает нас сзади. При любом подозрительном движении в нашу сторону стрелять без предупреждения.

– Снова через Омск побежим? – спросила Новосильцева. – Не наткнёмся опять на засаду?

– Омск теперь нам не нужен, – заявил Яковлев. – Главное, как можно скорее, покинуть пределы губернии. Через двести вёрст власть местных сатрапов заканчивается. Так что прямо на Запад, на Москву! А ежели кому вздумается нас обездвижить, стесняться не будем. До Москвы – никаких переговоров, остановок, никаких задержек, кроме пополнения угля и воды. Ещё вопросы? – осведомился комиссар, набивая трубку.

– Ты, Константин, ничего не сказал про слуг. И про доктора, – вдруг заметил Зенцов.

– А что слуги? – поднял голову Яковлев. – Какое нам дело? Пусть идут на все четыре стороны. Нам они не нужны.

– В Семье больной ребёнок, господин освободитель, – мрачно напомнила Новосильцева.

– В самом деле, – зажёг трубку Яковлев. – Упустил. Доктора, конечно, возьмём. Остальных просто некуда посадить. И так восемь человек на два авто.

– Нет, Костя, так не годится, – заявил Чудинов. – Все они рабочие люди, а мы их оставляем. Чекисты их не выпустят из города. Сам бы их выпустил?

– Конечно, нет! Важные свидетели.

– Или участники заговора, – добавил Чудинов. – Им повезёт, если их расстреляют сразу.

– Касьян! – повысил голос Яковлев. – Я же сказал – доктора берём. Остальных куда?

– А сколько их? – спросил Чудинов.

– Сколько? – повторил Яковлев.

– Повар, горничная, лакей, поварёнок, – сообщил Чайковский. – Три с половиной человека.

– В авто места нет!

– Зачем в авто? – возразил Чудинов. – Я их в грузовик возьму, ребята потеснятся.

– Уговорил, – подумав, ответил Яковлев. – На твою ответственность. Ну, что? Вперёд?

Все шумно поднялись.

– Матушка, – бесцеремонно прервал Яковлев молитву настоятельницы. – Прощайте. И спасибо за всё.

Кряхтя, мать Магдалина поднялась с колен. Помолчала, всматриваясь в лица боевиков, задержала взгляд на Новосильцевой.

– Господи, спаси и помилуй, – она взяла в правую руку серебряный наперсный крест и издалека перекрестила всех. – Благослови люди твоя, ибо на подвиг идут…

У монастырских ворот стояли паккард и делоне бельвиль с круглым, словно бочка, капотом. Драйверы заняли свои места, оба мотора взревели одновременно и, не включая фары, машины тронулись в сторону города. В светлой ночи полоса грунтовой дороги была видна очень хорошо.

Провожать их мать Магдалина не вышла. Когда за окнами затих звук моторов, она снова опустилась на колени перед иконой и молилась до рассвета.

Всего через четыре года советская власть закроет Ново-Тихвинский женский монастырь.

Как сегодня рассказывает летопись монастыря, «в 1922 году уникальный архив обители (древние книги и бумаги, а также все документы, свидетельствующие о духовной и хозяйственной жизни монастыря) был сожжён прямо на площади перед главным монастырским храмом: костёр горел несколько дней. Многие из сестёр впоследствии попали в заключение или были отправлены в ссылки. По устным свидетельствам, саму матушку Магдалину подвергали арестам восемь раз, но во время допросов она лишь разглаживала на коленях платочек и на все вопросы отвечала одной и той же фразой: «Да, были у нас в монастыре платочки, тряпочки, мы их складывали, раскладывали, разглаживали». Ею принимали за юродивую и отпускали.

Схиигумения Магдалина жила на окраине города вплоть до своей кончины в 1934 году. Здесь, в домике матушки на Третьей Загородной улице, собирались по вечерам бывшие монахини и послушницы Ново-Тихвинской обители, приходили сюда и новые сестры. После должного искуса матушка Магдалина облекала в рясофор сплотившихся вокруг неё сестёр. Под началом своей игумении небольшая община продолжала жить по-монашески, соблюдая иноческие обеты. Это был не единственный островок благочестия, в разных уголках Свердловской области монахини Ново-Тихвинского монастыря жили небольшими общинами, стараясь сохранить монастырский дух и уклад. Сестры помогали и другим людям сберечь или обрести веру, несмотря на тяжёлое послереволюционное время. Ещё долгие годы у стен бывшего монастыря можно было встретить старых женщин, в которых легко было узнать бывших инокинь по их особенному облику. Они приходили сюда, чтобы помолиться у врат дорогой им обители.