Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

Комендант наполнил стопки.

Но едва только все трое подняли их, как резко распахнулась дверь и на пороге возник адъютант.

– Простите, господин полковник!..

– Что-то срочное? – недовольно спросил подполковник.

– Весьма. Новости от наших чехословацких… друзей.

Комендант поставил стопку на край стола.

– Говорите.

– Только что чехословаки заняли дом инженера Ипатьева под свой штаб и комендатуру.

Сабельников некоторое время смотрел на адъютанта.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Вернулись часовые, которых вы лично изволили назначить для охраны особняка. Чехи их просто изгнали. Угрожая оружием.

– Нет, вы видите? – сказал Сабельников, обращаясь к доктору. – Есть ли границы наглости! Я ставлю охрану к дому, который полон уликами. Приходят какие-то «бессмертные» шельмецы, извините, и отменяют мой приказ! За такое в военное время пуля в лоб. И куда только генерал Гайда смотрит! Соедините меня немедленно по телефону с генералом! – приказал он адъютанту.

Но тот не двинулся с места.

– Вы не расслышали, Викентий Владимирович?

– Расслышал, господин полковник.

– Так что же стоите столбом?

– Дело в том, что захватом ипатьевского особняка командовал лично генерал Гайда. И уже размещает там свой штаб. Ему готовят личные апартаменты.

– Чёрт бы его побрал! – сквозь зубы выговорил Сабельников.

– Ещё не всё, – продолжил адъютант. – Капитан Зайчек в подвале вовсю оборудует пыточную, инструменты налаживает. И первая жертва уже есть: местный судебный следователь Наметкин. Чехами арестован и брошен в подвал.

Сабельников с минуту размышлял.

– Всё равно, дайте связь с Гайдой. Не было печали… А?

Капитан Йозеф Зайчек, начальник колчаковской инквизиции

без своих знаменитых черных очков – второй справа. Второй слева – поручик Шереметьевский (освобождал Волкова).

НАКАНУНЕ Алексей Павлович Наметкин, следователь судебной палаты, был на дне Ангела у двоюродной сестры. И засиделся до трёх ночи. Не то, чтобы вечер получился интересным – кроме ещё двух родственников, не было больше никого. Просто не хотелось возвращаться в свой дом, опустевший два года назад.

Все разошлись, а он всё не мог заставить себя встать из-за стола. Сестра бросила материнский взгляд на его физиономию, пунцовую от домашней вишнёвки, на спутанные влажные волосы, на вицмундир, затёртый до блеска на локтях.

– Когда, наконец, женишься, Алексей? Два года прошло, снимай траур.

Наметкин сразу заторопился, быстро опустошил до дна графинчик и поднялся. Сестра оставляла ночевать – опять же комендантский час. Но он всё равно отказался, соврал про неотложные дела с утра.

Комендантский час его не волновал. Чехословаки добросовестно патрулировали лишь в первые сутки после вступления в Екатеринбург. Теперь на ночное патрулирование выходили только добровольцы – грабить случайных прохожих. Под арест отправляли уж совсем безденежных. Или налетали с внезапными проверками на квартиры обывателей, особенно, на те, где имелись юные барышни.

Ни одного патруля Наметкин не встретил на пустых улицах. Пришёл домой быстро, ощущая на ходу, как в желудке плещутся два литра вишнёвки.

Серая летняя ночь уже перетекала в утро. Но уснуть не получалось. Едва Наметкин закрывал глаза, как его, словно на корабле в шторм, качало из стороны в сторону, тошнота, как при морской болезни, подкатывала к горлу.

В конце концов, Наметкин победил себя: медленно и осторожно стал засыпать.

Получаса не прошло, как дом содрогнулся от грохота.

Слетела с петель входная дверь и хлопнулась на пол. По ней в комнату вбежали два чеха с манлихерами наперевес и поручик русской армии с наганом в руке.

– Что? Кто такие? Как посмели?.. – вскрикнул Наметкин.

– Вот он – красный мерзавец, продажная шкура! Большевицкий шпион! – взревел поручик и воткнул ствол револьвера Наметкину в открытый от ужаса рот, раздирая ему язык и нёбо.

– Прощайся с жизнью, ракалья!..

– О… о… о… – только и выжал из себя Наметкин, дико вращая глазами.

– Что?! – прищурился поручик. – Издеваться? – и провернул ствол револьвера.

Кровь судебного следователя потекла струёй изо рта на измятую, влажную от сна исподнюю сорочку.

– Э… э … – Наметкин изо всех сил с мольбой смотрел на чехов.

Но чехи только усмехались от порога.

Поручик вытащил изо рта Наметкина револьвер, сунул в кобуру и застегнул её.

– Так что ты хотел сказать, тварь? Признаться? Признавайся, если жить не надоело.

– Го… господин поручик… Ваше благородие… Христом-Богом… Не большевик я, не шпион! Кто угодно подтвердит. Клянусь!

Отступив на шаг, поручик критически оглядел Наметкина с ног до головы.

– Значит, не желаешь признаваться, – и снова расстегнул кобуру.

– Да я же вас знаю! – закричал Наметкин. – И вы меня тоже знаете!.. Вы поручик Шереметьевский!

– Меня все шпионы знают, – усмехнулся поручик. – И красные, и белые.

– Я судебный следователь Наметкин!.. Мы с вами у коменданта Голицына вчера были. Он подтвердит мою личность.

– Следователь… – неожиданно сбавил тон поручик. – Эдак любой краснопузый назовётся следователем.

Он повернулся к чехам:

– Что, братцы, расстрелять мерзавца на месте? Или в контрразведку?

– В контрразведку! – крикнул Наметкин. – Веди в контрразведку.

– Сам захотел, – отметил поручик. – Пошёл!

Следователь торопливо оделся. Не дожидаясь команды, сцепил руки за спиной, как предписывают правила сопровождения арестованных. Семенящим шагом, иногда вприпрыжку, двинулся вслед за широко шагающим поручиком. Легионеры шагали тоже широко. И время от времени подбадривали Наметкина сзади штык-ножами манлихеров.

Через четверть часа они были на Вознесенской площади у особняка инженера Ипатьева.

Острог, установленный большевиками, когда они держали здесь Романовых, стоял по-прежнему. На вышке у ворот – снова пулемётчик, только чешский, а над пулемётчиком развевается флаг будущей Чехословакии. У проходной двое часовых – рядовой и сержант.

– Арестованный на допрос к капитану Зайчеку, – заявил поручик.

– Как прозвають пана? – вежливо осведомился сержант.

– Поручик Шереметьевский. Со мной арестованный – следователь Наметкин. Бывший. Теперь красный шпион и лазутчик.

Сержант отступил внутрь проходной, снял трубку внутреннего телефона и крутанул ручку. Сказал несколько слов по-чешски, выслушал, бросил испытывающий взгляд на поручика.

– Проходьте. Брат капитан Зайчек приказал.

Первое, что увидел Наметкин в вестибюле, на площадке входной лестницы, – огромное чучело бурого медведя без головы. Косматая голова без ушей и с блестящими черными пуговицами вместо глаз лежала рядом. Проходя мимо чучела, Наметкин на секунду представил, как около медведя по нескольку раз в день ходили Романовы. Где, интересно, была тогда голова? Он даже шаг придержал, но в спину тотчас упёрлось остриё штык-ножа.