Юлиан Стрыйковский - Пришелец из Нарбонны

— Аминь, аминь, — повторили мужчины и женщины.

— Вы требуете от меня мудрости и поучений, но мысль моя слишком стара, — продолжил палермский раввин. — Я не мог познать всех секретов Книги: ни тайны падения ангелов и их греха с дочерьми земли, ни загадки звезд, с которыми Енох на «ты», ни значения слов, каковыми ангелы предостерегают нас и дают нам знать, непостижимые для нас, ни смысла наказания и воздания. Как флейта или лютня берут вдохновение из нот, так и музыка света записана в цифрах с первого дня сотворений мира и еще ранее — когда мысль о его сотворении только носилась над водами. Раскрыть загадку цифр — значит раскрыть суть сущего. Каждое слово состоит из букв, а каждая буква есть цифра. «Алеф» — это один и тысяча, «бет» — это два, «гимель» — это три, «каф» — это сто, «рейш» — это двести и последняя буква «таф» — это четыреста. Только Енох знает тайну букв, слагающихся одна за другой в слово. Ключ он забрал с собой. А когда придет Мессия, ключ этот получит каждый добродетельный еврей и каждый добродетельный нееврей.

— Когда Мессия придет, ключ уже не понадобится. Почему не пошлют нам его сейчас? — спросил Хаиме. Мальчик покраснел и со страхом посмотрел не на отца, а на мать, донью Клару. Та сидела вместе с другими женщинами на возвышении, откуда уже были убраны шелковые подушки. Однако пожурил его старший брат, Даниил:

— Веди себя тихо. За столом постарше тебя.

Палермский раввин положил руку на плечо Даниила.

— Ничего, не беда. Вопрос правильный, и не следует закрывать рот мальчику, желающему вкушать наставления, как нельзя заграждать рта волу, дабы не пасся он во время молотьбы, — палермский раввин обхватил седую бороду обеими руками и прикрыл глаза. — Через несколько дней вашему любимцу исполнится тринадцать лет. Мы станем участниками празднества в Израиле, когда в святой общине прибудет новый воин и встанет на страже у врат нашей религии. Конечно, Хаиме бен Бальтазар, я бы тоже хотел и отдал бы весь свой кошель, нищенский кошель, но чем скуднее, тем он дороже — да простит меня Господь, что в субботу поминаю о деньгах, об этой изнанке мира, — я бы тоже хотел, дабы нам сбросили ключ с неба. И без промедления. Но это должно заслужить, дорогие братья мои, надо быть чистыми, словно снег на горе Гермон, надо освободиться от земной глины, дабы душа возобладала над телом. Должно душу совершенствовать, дабы она стала достойной соединиться с величайшим Совершенством и величайшею Добротой, сиречь с Богом. Сначала обрати взгляд внутрь души своей. Ежели узришь ее в ослепительном блеске, как Моисей на горе Синай узрел ослепительный блеск Божественности, тогда только можешь спросить: почему не сейчас?

Раввин Шемюэль поперхнулся воздухом и закашлялся. Пока он вытирал платком усы и седую бороду, речь повел старший сын раввина дона Бальтазара Даниил:

— Возможно ли, чтобы душа человека, живя в телесном сосуде, словно в глиняном горшке, могла лишится глины земной и стала чистой чистотой, для глаз наших недоступной, ибо чистота, зримая очами из тела, смешана будет с телесностью? — Даниил посмотрел на отца, но раввин дон Бальтазар, казалось, не видел и не слышал его. Он опустил голову на руки и сидел с закрытыми глазами.

— Глубокий взгляд, — промолвил раввин из Палермо, — достойный сына великого раввина дона Бальтазара Диаса де Тудела — однако он ошибочен.

Собравшиеся переглянулись, а затем устремили свои взоры на раввина дона Бальтазара.

Раввин дон Бальтазар слегка скривил в улыбке тонкие губы.

— Не удивляйтесь, братья мои дорогие, — сказал он. — Можно говорить вещи глубокие и тем не менее ошибочные. Я всегда задумывался над словами учителей. «От всех учителей набрался я премудрости», — говорили наши философы. И я у них учусь. Но моему старшему сыну Даниилу уже, слава Богу, исполнилось тринадцать лет, и он вышел из-под крыл моей опеки.

Раввин из Палермо в улыбке открыл беззубый рот и заслонил его ладонью.

— Я должен объяснить, что я имел в виду. Это был глубокий взгляд. Как в колодец. Но разве в колодце всегда есть вода? — палермский раввин огляделся вокруг. — Это был глубокий взгляд, но, будь он верен, это означало бы, что только смерть может очистить душу.

— Упаси Господи! — воскликнул Даниил. — Я не это имел в виду. Все знают — хуже смерти для живого существа нет ничего.

Раввин Шемюэль, не обращая внимания на его слова, продолжал:

— Верить, будто только смерть может очистить душу людскую, есть грех перед Господом Богом, вдохнувшим душу в человеческое тело. Бог сотворил жизнь, а не смерть. Смерть — дело рук человеческих, ее сотворил Каин. Первый человек Адам сразу же оказался между правым и левым, между лицом и изнанкой, хотя не знал об этом. Душа его была нераздельной, когда Бог вдохнул ее через ноздри человека, и до того, как человек съел плод с древа познания Добра и Зла. Но как только Адам съел плод с древа познания Добра и Зла, душа его раскололась на три части: дыхание, дух и душу. Дыхание — нижняя ступень и, будучи самым тяжелым, оно опало на грудобрюшную преграду, которая, словно горизонт, делит тело человека на небо и землю. Здесь находится варница. Под преградою варится смесь. Размягченная и разжиженная смесь попадает в печень, где из отвара образуется кровь, приправленная четырьмя типами желчи. Кровь течет по семидесяти жилам, а отходы ее собираются в селезенке. На самом дне скапливаются выделения. Под преградой сосредоточена самая вульгарная телесность человека, но сквозь нее проникает дыхание и слегка предохраняет ее от отравления злыми миазмами, которые суть порождение демонов. Но с другой стороны — дыхание пропитывается грехом, рождающимся под преградою, и эта часть души порочна. Можно сказать, что дыхание — это наполовину душа, наполовину тело, ведь верят же некоторые народы, что существовала на свете тварь — наполовину конь, наполовину человек. Дух — это вторая ступень. Он вознесся над преградою и животворит нежные органы: сердце, легкие и мозг. Сердце есть огонь, легкие — воздух, мозг — вода. Сердце связано с глазами и почками. Глаза — чтобы видеть, почки — суть ложе вожделения и совести, сиречь желаний. Сердце находится на полпути между глазами и почками, и оно впитывает в себя чувства; глаза видят сотворенный мир и, словно Бог после его сотворения, радуются красоте, почки вожделеют и посылают вожделение в сердце. Легкие суть мехи, и они разжигают пламень сердца. Мозг рождает мысль и семя. Семя стекает по спинному мозгу. В Талмуде сказано, что спинной мозг — продолжение головного. Мысль близка семени. В малом зернышке, словно в суденышке, плывет мысль к новым поколениям. Семя передает мысль, словно нетленное наследие. Третья, наивысшая ступень — это душа. Она не связана ни с одним из телесных органов, но руководит ими всеми. Будто гонцов своих, посылает она поручения в самые отдаленные уголки тела, оживляя. их искрой Божьей. И как душа руководит телом, так и Венец — наипервейшая из десяти сфер [62] Десять сфер ( десять сейфирот ) — каббалистический термин, означающий Божественную эманацию, уровни в процессе сотворения мира, через которые Бог объявляет свою силу и могущество. Они суть промежуточные состояния между Создателем и всеми Его созданиями. , как учит Каббала, руководит миром и всеми остальными девятью сферами. Ибо Венец — это Бог, вечный огонь, порождающий бесконечное число Божьих искр. Немеркнущий поток Милосердия, словно жилами, соединяет Венец сосудами с землей. Так жених соединяется с возлюбленной. Кто этот жених? Господь Бог. Кто его возлюбленная? Израиль. Как между женихом и невестою раздоры и гнев, так и между Богом и Израилем раздоры и гнев. Но их единит нетленная любовь. Бог, отвернувшийся от нас, не бросит нас навсегда. Он сжалится над нами. Упросим его постом и молитвою. И вернет он нам дни наши, как древле, и обновит время, как бывало. И придет Мессия, и стекутся народы, словно потоки в Сион, словно стада овец на пастбища Гилеад. И скажем: аминь. Аминь села. [63] Села — «пауза» или «интермедия».