Юлиан Стрыйковский - Пришелец из Нарбонны

Входящему в комнату прямо с патио была видна огромная картина — обнаженный Иисус Христос на кресте, с повязкой на исхудавших чреслах и в терновом венце. Со лба его стекали капли крови, а с впалых щек — кровавые слезы. В боку, между торчащими ребрами, зияла глубокая рана. У подножия креста плакали три девы. В другой комнате висел деревянный черный крест и много маленьких икон, изображающих святых с нимбами и разноцветными крыльями, с пальмовыми веточками в руках. Возле одной из икон Эли задержался, попросив служанку посветить ему свечой. Над коленопреклоненной девой парил ангел. Лицом она напоминала Каталину. Те же светлые длинные волосы, те же тонкие брови и серо-голубые глаза.

В комнате, куда его привела служанка, святых образов не было. На стенах висели дорогие ткани, парча и коврики, тканые серебряной нитью. Внутренняя лесенка и галерея расположением напоминали дом раввина, только здесь все дышало роскошью. С потолка свешивался серебряный канделябр с хрустальными сосульками.

Ему не пришлось долго ждать. Хуана Таронхи появилась в длинном черном платье, без шалей, только в волосах осталась маленькая мантилья, подколотая обычной большой шпилькой. Плечи прикрывала коричневая шаль.

Уселись возле маленького камина, выложенного изразцами, за черным, украшенным резьбой и арабской инкрустацией столиком. В камине лежали обугленные головни, разбитые кочергой.

Кроме апельсинового сока, служанка принесла на подносе кувшин вина и серебряные бокалы, которые тотчас же наполнила.

— Попробуйте вина, — сказала донья Хуана охрипшим от плача голосом. Глаза ее стали еще более красными.

— Благодарю вас, я не буду пить.

— За возвращение Мигуэля.

— Дай Бог ему вернуться как можно скорее, — сказал Эли. — Мне нельзя пить. В баррио пост. А кроме того, для еврея это вино нечисто, его касалась рука христианина.

— О посте я ровным счетом ничего не знала. И о том, что вино может быть для еврея нечистым, тоже не знала. Столько всего о евреях я не знаю. Видимо, так и не успею… Умру — ни еврейка, ни христианка. Но чтобы прикосновение христианина… полагаю, об этом они не знают. Впрочем, — она махнула платочком в руке, — все это не имеет значения. Может, так оно и лучше.

— Если бы христианин не хотел выпить вина, к которому прикасался еврей, — это было бы понятно.

— Да-да, — донья Хуана кивнула головой.

— Много выкрестов в городе?

— Все мы живем, таясь друг от друга. Спросите дона Энрике.

— Ваши родственники тоже новокрещеные?

— Мы потеряли всех.

— Когда это случилось?

— Когда евреев выгнали из Севильи за то, что помогали нововерцам. Давно это было. А потом…

— Но обращенные остались? — прервал Эли.

— Не все. Вы что-нибудь слышали о семье Сусон из Севильи?

— Слыхал. Небезызвестная семья.

— Была. Ее уже нет. Дон Диего де Сусон был самым богатым человеком во всей провинции. Настоящий нагид [65] Нагид — (евр.) богач. .

— Я слыхал о заговоре дона Диего де Сусона.

— Я его дочь.

— Дочь? Вы та самая дочь? Но у нее было другое имя…

— Это была моя сестра, будь проклята память о ней! Бог покарал ее. Она умерла потаскухой в приюте для прокаженных. Сожитель бросил ее. Громкая это была история в нашей стороне… Она выдала заговорщиков, рассказав все своему любовнику, сыну гранда, а он донес. А потом вышвырнул ее, на порог не пустил, после того, как отца сожгли на костре. Она валялась у него в ногах, а он собак на нее натравил. Нам с Мигуэлем удалось бежать.

— Сын гранда был подослан?

— Возможно…

— Он жив?

— Не знаю.

— И не нашлось никого, кто бы отомстил?

— До этого появился тайный листок. Вы что-нибудь слышали о нем? Он наделал много шуму. Королева Изабелла была вне себя от ярости. Ответила кровавым трибуналом. Темница в Сан-Пауло и замок в Ла-Табладе кишели людьми. На улицах были слышны крики истязаемых. Всех одолел страх.

— Что было в тайном листке?

— Что церковь — языческий приют идолопоклонников, а королева — тиран отечества.

— Кто это написал?

— Неизвестно. Но по-моему, это был никому не нужный глупый листок.

— И все так считали?

— Все.

— Все-таки не все. Ваш отец дон Диего де Сусон так не думал. Да и выкресты-заговорщики тоже так не думали. Известны и другие, кто так не считал. Мы слышали о них в далекой Нарбонне. Это были прославленные роды Севильи. Дон Хуан Фернанд Абулафия, начальник полиции эрмандад, так не думал. Хотя всех охватил страх, заговор был составлен.

— Но он провалился. У инквизиторов ни один волос с головы не упал, а один из них, Сан-Мартин, вот уже два дня сидит в нашем городе. Вчера допрашивал раввина дона Бальтазара, сегодня томит за решеткой моего мужа и еще несколько человек: отца и трех сыновей Сафортеса.

— Инквизитора каноника Педро Арбуэса де Эпила заговорщики убили на пороге церкви в Сарагосе. Не будь предательства, надо полагать, в Севилье тоже бы удалось.

— Это было страшно. Горели костры, мы задыхались от дыма сжигаемых тел и были бессильны. Знаете ли вы, что значит быть бессильным? Мы могли только горевать. Каждый спасался, как мог. А христиане плясали и веселились на улицах. Как они ненавидят нас! Почему?

— Мы — народ-избранник.

— А не мог бы Всевышний избрать другой народ?

— Неисповедимы пути Господни, — Эли улыбнулся.

— Почему даже крещение не может нас спасти?

— Обращенный для них во его крат страшнее.

— Почему? Ведь многие уверовали во Христа, как в Мессию, и тоже не избежали костра.

— Те пусть взывают к своему Богу.

— Верно сказано, — отозвался грубый мужской голос.

Эли обернулся.

— Это мой брат, Алонсо, — проговорила донья Хуана.

Был он старше сестры, но ненамного. В коричневом кафтане из домотканного сукна, в чепце, прикрывающем уши, он походил на деревенского мужика с быстрыми черными глазками. Взгляд его вызвал в памяти образ отца.

С минуту все трое молчали. Донья Хуана, опустив голову, теребила носовой платок.

— Мир тебе, брат мой, — поздоровался Алонсо.

— Мир тебе, брат мой, — ответил Эли.

Алонсо подошел к гостю и крепко пожал ему руку.

— Я слышал о тебе, дон Эли ибн Гайат, — Алонсо сделал шаг назад, чтобы лучше разглядеть гостя. — Тебя видели на коне. Не часто узришь такое в еврейском баррио. Ты прибыл на конфирмацию малыша Хаиме?

— Не только.

— Что еще привело тебя из твоего далека?

— Сыну дона Диего де Сусона, так и быть, скажу. — На губах Эли блуждала загадочная улыбка.

— О Боже! — простонала донья Хуана.

— С чего намереваешься начать, дон Эли? — Алонсо потер длинный крючковатый нос.

— Надо найти людей.

— С этим сейчас трудно.

— Знаю.

Донья Хуана прикрыла лицо руками.

— Вам еще мало, глупцы! Хотите Мигуэля погубить? Всех нас? Моего ребенка?