Юлиан Стрыйковский - Пришелец из Нарбонны

— Аминь. Аминь села, — повторили мужчины и женщины.

Только лейб-медик турецкого султана Иаков Иссерлейн молча взглянул на Эли и пожал плечами.

Женщины уже собрались расходиться. Первой поднялась донья Клара, а за ней Марианна. В это время со стороны патио послышался лай собаки. Женщины застыли на месте, прислушиваясь.

— Это Апион, — сказал дон Энрике.

— Кто это может быть в такое время? — донья Клара забеспокоилась, прижала к себе маленькую Ану.

Мужчины сохраняли спокойствие. Только раввин дон Бальтазар стал бледным, как полотно, глаза его, казалось, провалились — столь темными были круги под ними.

— Ступай к матери, — приказал младшему брату Даниил.

— Я посмотрю и вернусь, — Альваро поднялся со скамейки. Дон Энрике взглядом остановил его, встал сам и хотел было выйти, но тут на пороге показалась Каталина. За ней тащился Апион.

— Какая-то женщина к вашей милости, — сказала она дону Энрике. — Говорит, что непременно должна увидеться с вашей милостью, очень просила, только не сказала…

Каталина умолкла. В трапезную вошла женщина, с ног до головы закутанная в шаль. Она опустила руку, придерживающую шелковую вуаль. Немолодое лицо с запавшими глазами было бледно, словно мел.

— Можно говорить, дон Энрике? — женщина колебалась. Она оглядела присутствующих и низко поклонилась раввину дону Бальтазару.

— Донья Хуана Таронхи! — воскликнул дон Энрике. — Что с Алонсо? — спросил он шепотом, но тут же смутился под взглядом женщины. — Проходите, пожалуйста, — он указал на стул посреди трапезной. — Не случилось ли чего недоброго, упаси Господи? Говорите смело, здесь все свои.

— Случилось самое ужасное, — она приложила кончик платка к губам. — Моего мужа забрали, — женщина бессильно опустилась на стул.

— Дона Мигуэля? Когда? — дон Энрике встал напротив сидящей Хуаны Таронхи.

— Я бежала за ним до самого Дома инквизиции. Мигуэль делал мне знаки, чтобы я вернулась к ребенку. Я хотела проникнуть в помещение, но фамилиары [64] Фамилиары — вооруженные отряды инквизиции. вытолкали меня. Спасите его, дон Энрике Сеньор! — она разрыдалась.

— Когда это случилось? Ведь сегодня я виделся с ним! Мы были… Не так давно, вечером.

— Мы собирались пойти спать, как вдруг кто-то стал ломиться в дверь. Свечи еще горели, но прислуга успела их погасить, а подсвечники спрятать. Она и открыла им. Оттолкнув ее, они ворвались с обнаженными шпагами, будто собирались убить нас. Спросили, почему темно, ведь они же видели, что минуту назад было светло, как у евреев в субботу, масса свечей.

— Донья Хуана, как вам удалось выйти из города?

— Есть такое место, там дыра в стене. Ночью можно пройти.

— И никто вас не заметил?

— Не знаю, ночь ведь лунная.

— А как вы прошли через ворота баррио?

— Ворота были открыты, привратник спал.

— Ваша служанка-христианка надежна?

— Во всех отношениях.

— А в баррио вас никто не видел?

— Никто.

— В доме, наверное, все вверх дном перевернули? Молитвенники искали?

— Нет. Мигуэлю велели взять одежду и следовать за ними.

— А соседи надежны?

— Они у нас не бывают, и мы у них тоже. В доме напротив живет вдова Каталина Нуньес. Ее бы следовало бояться. Неисправимая выкрестка. Ее сын — асессор инквизиции, а близкий родственник — тоже из иноверцев, епископ. Но о нас они ничего не знают. Мы в городе недавно, о нас никто ничего не знает. Вы же в курсе, дон Энрике.

— Кто-то донес. Как вы думаете, донья Хуана, это донос?

— Не знаю, — донья Хуана вновь зарыдала. — Пожалуйста, не расспрашивайте меня. Не затем я сюда пришла.

— Не взыщите, я вынужден.

— Что делать, дон Энрике Сеньор? Что делать?

— Что можно сделать? Ровным счетом ничего. Ждать — может, выпустят. Надо хорошенько подумать. Бог милосерден.

— Вся надежда на вас, — донья Хуана молитвенно сложила руки. Вы ведь племянник гранда Авраама Сеньора.

— Мой дядя сейчас под Гранадой. Как я могу помочь? — вспылил дон Энрике. — Вы, донья Хуана, думаете, что раз такой дядя, значит, можно и чудеса творить? — дон Энрике внезапно успокоился. — Так и быть, я напишу ему.

— Что вы такое говорите, дон Энрике! Письмо? Да ведь пока оно дойдет…. — донья Хуана махнула платочком.

— Так что же мне делать, Господи?

— Не знаю.

— Донья Хуана, сделайте милость, возвращайтесь к Мануэлле. Завтра я, как обычно, навещу своих больных христиан. Буду и у доминиканца фра Педро, — дон Энрике заколебался. — Но можно ли ему довериться? Так или иначе, я зайду к вам, если будет чем вас утешить. Пожалуйста, не отчаивайтесь.

Дон Энрике помог ей встать.

Донья Хуана вытерла слезы.

— Прошу у всех прощения, — она поклонилась, — но в первую очередь у раввина дона Бальтазара де Тудела, — с минуту она молчала и, поймав его взгляд, продолжала: — Надо Бога благодарить, что раввин спокойно сидит себе среди домочадцев… Слава Богу… Слава Богу… — повторила она, кланяясь и направляясь к выходу.

Эли последовал за ней. В патио донья Хуана закуталась в шаль.

— Донья Хуана, — Эли низко поклонился. — Позвольте сопровождать вас. Сделайте милость, подождите меня здесь. Я только переоденусь.

Баррио спало. Белые узкие улочки, перерезанные косыми тенями, спрятались под сенью безмятежного неведения. Печальным будет утреннее пробуждение. Боже, дай им спокойный сон, без призраков, навеянных страхом дня. В ночной тиши позванивали шпоры Эли, мягко шелестели туфельки доньи Хуаны Таронхи.

Приблизившись к воротам, Хуана закрыла лицо шелковой шалью.

— Стой, кто идет? — из-за портала возник еврейский привратник с палкой вместо копья. — Куда это среди ночи?

— Меня зовут Эли ибн Гайат, я из Нарбонны.

— Вас я узнаю. Ваша милость прибыли на коне. А донья?

— Я ее провожатый.

Большой ключ заскрежетал в замке.

Ворота отворились, и в пространстве арки глазам предстала долина, освещенная лунным светом. Нависшие над нею скалы грозили вот-вот обвалиться. Слева раскинулось безбрежное поле, поросшее низким кустарником. Оно было знакомо Эли — с этой стороны он приехал в баррио.

Женщина повернула вправо. Из-под ног выскальзывали мелкие камешки, обломки скал с грохотом скатывались вниз.

Пригородные деревенские дворы были окружены кипарисами. Внизу шумел Тахо, волны блестели, словно рыбья чешуя. Месяц плыл по реке серебряной лодочкой. За горой, на которой вознеслось баррио, проступили контуры города со шпилем церкви, отдаленным изящным минаретом мечети и плоскими кровлями домов, наползающих один на другой, словно стадо совокупляющихся тварей.

Они замедлили шаг, стараясь ступать как можно тише. Блеснули шлемы и острия копий. Стража грелась у костра, время от времени слышались взрывы смеха.