Евгений Кузнецов - Княжий сыск. Ордынский узел

Тверские окружали Корнея. Никто из них не воспользовался копьем, так велика была их уверенность в победе. Впрочем, ни копий, ни луков или самострелов я у них здесь и не видел. Скорее всего, остальное оружие оставалось при лошадях, которых, ясное дело, не заведёшь на священную поляну. Выход с огороженного жертвенного места находился где-то сзади, за нашими спинами, там, откуда пришёл князь Корней. У коновязей должны были находиться и караульные. Мечей у князя два, значит, и караульщиков с лошадьми оставалось не меньше. Именно, что оставалось…

В каждой схватке всегда наступает миг, когда нападающие внезапно и одновременно, как по команде, бросаются на жертву. Корней опередил тверичан на полвздоха. Его мечи вдруг оказались у него перед грудью, он нырком прыгнул вперед, кувыркнулся через голову и распластался перед двумя ближайшими к нему воинами. Несколько запоздалых ответных махов оружием пронеслись над его головой. А оба из мечей Корнея попали в цель. Одному воину лезвие проткнуло бедро, и тот, выронив меч, схватился за рану обеими ладонями, тупо глядя, как из под пальцев струями течёт кровь. Второму повезло меньше: удар острия пришёлся снизу, под кольчугу, в пах. Воин, скорчившись, рухнул замертво возле поднявшегося с колен Корнея. Такого не ожидал никто. Поражённые нападавшие, разом лишившиеся двух своих товарищей, прянули в стороны. Линия нападения была разорвана с лёгкостью, с какой рвёт паутину разогнавшийся шершень.

Однако чудеса продолжались. Корней снова перекатился вперед, увеличивая расстояние между собой и замешкавшимися противниками. На этот раз он вскочил на ноги, поначалу спиной к врагам, затем, круто обернувшись, швырнул один из мечей в тверскую ватагу. Железо, вращаясь как крылья ветряка, прохлопало в тугом воздухе и пролетело мимо успевших уклониться воинов. Но передовому бойцу разогнуться было не суждено. На его спину пал такой жестокий удар другого меча Корнея, что не выдержала кольчуга. Воин ничком ткнулся в траву и больше не вставал.

Соотношение сил на поле брани закачалось в зыбком равновесии. Это поняли и тверские. Они сплотились в кучку, помахивая угрожающе выставленными вперёд мечами, и не решаясь нападать. Князь же кружил вокруг них с самыми людоедскими намерениями. Он заходил то с одной, то с другой стороны, заставляя противника медленно отступать. Я не сразу дотумкал, чего он добивался, и только когда вся куча переместилась мимо моего столба, понял, что Корней просто-напросто отжимал тверичан от спасительного выхода с капища. Увлечённые обороной воины этого не заметили. Они всё пятились и пятились, когда к Корнею пришла неожиданная подмога.

— Бей их, Корнеюшка! — заорал со своего столба дедушка Тимофей, сумевший-таки выплюнуть затычку. Крайний из воинов оглянулся на крик. Это стоило ему жизни: не упустивший возможности князь прыгнул вперед и остро заточенный кончик меча чиркнул по открытому лицу воина. Ратник ухватился руками в жёлтых кожаных перчатках за лицо и, медленно подогнув ослабшие ноги, упал на спину. Теперь врагов оставалось только двое. И младшему из них, простому мечнику, изменила выдержка.

— И-и-их, — простонал воин, отбросил меч и повалился ниц, закрыв руками голову в неглубоком круглом шлеме, похожем на черпак без ручки. Плечи его вздрагивали от бурных рыданий, а носки узких сапог рыли на траве две глубокие борозды. Продолжать битву он, точно, не собирался.

— А-а-а! — возопил боярин Микула, в исступлении бросаясь на Корнея с мечом наперевес. Князь Корней ловко перекинул свой меч из правой руки в левую — чтоб не мешал, и сшиб боярина в полёте ударом голого кулака. Супостат шлёпнулся на землю как припечатанный. Бой был окончен. Вряд ли кто даже из дюже грамотных подьячих успел бы сосчитать до пятидесяти. Вруном буду, если до шестидесяти…

— Старшой, ты чего как простак в лапы к ним попался? — Корней перерезал веревки, связывавшие меня, и поспешил к столбу, к которому был привязан дед Тимофей.

— А ты откуда знаешь, кто как попался? — пробурчал я, опускаясь на четвереньки.

— Из кустов смотрел, — хмыкнул Корней на ходу.

— Чего же не помог? — я прилёг, не держали руки-ноги.

Корней ничего не ответил. За него всё мигом объяснил освобождённый дед Тимофей. Он тоже улёгся на траву и тряс-мотал над собой затёкшими кистями.

— Я в землянке был, вздремнуть хотел после обеда, Салгар тут же сидела с девчонкой, а Корней ушёл куда-то, до ветру небось…Тут они и вломились. Ну и повязали нас, ротозеев.

— Когда это было? — спросил я, наблюдая как Корней, осторожненько положив Салгар на траву, режет верёвки, стягивающие её ноги и руки.

— Да ныне, вечером, может часа за три как тебе явиться. Ой, матушки, про девку-то забыли совсем! — бобыль кое-как встал на непослушные ноги и, продолжая трясти кистями рук, поковылял на плач ребёнка. Я тоже поднялся, похромал на помощь Корнею. Князь сидел возле женщины, удерживая на коленях её голову, и потихоньку, осторожными движениями, утирал лицо Салгар тряпицей, что ранее служила кляпом.

— Как она?

— Жива, — он глянул на меня. Провалиться мне на месте: глаза его подозрительно блестели. Он снова коснулся ладонью её лба, и она, не открывая глаз, сначала слабо улыбнулась, а затем неожиданно зашлась в рыданиях, ткнувшись в жёсткие пластины панциря на Корнеевом животе.

— Ну, что ты, милая…что ты… всё кончилось, — бормотал князь и гладил её по волосам.

Забрезжило утро, а мы всё ещё не расхлебали остатки ночных забот.

— Ну и чем я, по-твоему, дитёнка кормить должон? — приставал бобыль к угрюмо насупившемуся боярину Микуле, притороченному к тому самому столбу, на котором пару часов назад был привязан старик. Правда, была разница: Микулу мы привязали, посадив на пенёк, поудобнее, насколько позволяло положение нашего пленника. У другого столба, тоже связанный, сидел молодой воин, тот, что бросил меч. Он сидел и улыбался, встречал свой второй день рождения: Корней пообещал ему долгую жизнь. Раненый в бедро тверичанин лежал рядышком. Перевязывать его пришлось мне. По-моему, рана была хоть и болезненная, но неопасная.

— Ты, урод косоглазый, думал: чик по горлу и молока не надо? — горячился дедушка Тимофей, приплясывая перед боярином — так он пытался укачать ребёнка.

Боярин ничего не ответил, сверканул вторым целым глазом, прицельно сплюнул на дедов лапоть и отвернулся, змей.

— Урод и есть, — обиделся старик. — Сашка, подержи девку.

Я даже немного забоялся за сохранность боярина. Но дед не стал размениваться на пустяки: повернулся и, более не обращая внимания на злобного начальника стражи, пошёл вдоль каменной ограды:

— Залезу, осмотрюсь. Что-то места незнакомые. Сколько бродил по нашим лесам, а о таком чудном городке не подозревал.