Юлия Нелидова - Дело о сорока разбойниках

Иноземцев хватал себя за волосы, поминая ее знакомство с мышьяком.

Она была самым настоящим ураганом. То весело смеялась и настаивала, чтобы Иван Несторович не унывал, то заявляла, что по нраву ей быть самой настоящей атаманшей, то проливала слезы, уверяя, что осточертела жизнь воровки, то винила его во всем, поминая гостиницу в Дюссельдорфе и германских ищеек, то бросалась утешать и просить прощения, видя, что от отчаяния Иноземцев белеет и задыхается, и опять речи про цирк заводила, принималась расписывать доктору, на каком бы пестром фургоне разъезжала, каких бы диковинных животных накупила. Целовала, обнимала, пока тот не успокаивался, обещала стать честным акробатом и дрессировщиком.

В один прекрасный день она явилась мрачнее тучи, как и прежде – через окно, которое Иван Несторович никогда не закрывал, одетая в чье-то чужое пальто, ожесточенно стянула его с себя, стянула чьи-то чужие сапоги, протопала мимо Иноземцева, который вяло ковырял ножом пластины гальванической батареи, и забралась на кровать, завернувшись с головой в одеяло.

Тот успел лишь подняться и даже нож выронил от неожиданности.

– Случилось что-то? – проронил он, осторожно подходя к кровати.

Но ответом послужило лишь сопение. Ульяна уснула за считаные секунды. Лицо ее было синим от холода, ладони как лед. Она сжалась и даже во сне постукивала зубами.

Иноземцеву осталось только руками развести. Со вздохом вернулся к гальванической батарее. Ничто не способно изменить ее бродяжьей, бунтарской души. С горечью склонился над прибором, стал ждать, когда отогреется, отоспится, бедняга, да сама поведает, что же ее могло так рассердить.

Через несколько часов Ульяна резко поднялась, села на постели, все еще укутанная одеялом. И долго молча гипнотизировала Иноземцева. Тот отложил в сторону инструмент и ждал, сидел, точно пригвожденный, слово молвить боялся, ощущая повисшую в воздухе катастрофу.

– Все! – заявила она наконец. – Пора загнать джинна в бутылку. Я убью их!

– Кого? – выдохнул он.

– Бандитов своих. Надоели, как редька горькая. А потом и в Китай можно.

Иван Несторович обреченно вздохнул, опустив голову. Знал он, что спорить, уговаривать ее было совершенно бесполезно, все его увещевания обрывались ее излюбленным «бошланди!» или пропускались мимо ушей. Никого слушать не станет. Он поднялся, подошел, осторожно опустился рядом.

– Как же вы их… убивать будете?

– А, – беспечно махнула рукой Ульяна, – заведу в ущелье в горах и сдам русским солдатам.

И пожала плечами, словно шла речь о каком-то ничего не значащем пустяке. А потом сделала драматичное лицо, возвела очи к потолку и торжественно произнесла: – Принесу в жертву на радость и во имя примирения русской и туземной части города. Пришло и нам время платить зякат, Иван Несторович.

– Ульяна! – взмолился доктор. – Образумьтесь, бога ради! Какой зякат? Это слово означает вовсе не то, что вы себе вообразили! Есть другой способ покинуть шайку басмачей. Лжете вы, что не можете от них уйти. Хотели бы, давно б ушли. Вы, Ульяна Владимировна, все можете.

– Я-то могу, а Юлбарс – нет.

– Отпустите его. Вы его хотели отпустить у Амударьи, близ Чарджуя.

– Не выйдет, Иван Несторович, он совсем ручной, он на моих руках вырос, да и мал еще, чуть больше года будет. К людям привык.

– Вы говорили, два!

– Два, – подхватила Ульяна, – а охотиться не умеет. Через пару дней изголодается, начнет к селениям подбираться, его и убьют, безжалостно застрелят. А бандиты мои уже все деньги, что у Захо выкрали, потратить успели и думают, кого б сызнова ограбить. А я не хочу! Мне перед вами совестно. Я знаю, что все-таки вы меня стыдитесь. И господину Майеру никогда бы не представили. Я хочу цирковой фургончик и больше никого обкрадывать не буду. Но ежели я бандитам такое скажу, они придут в большое негодование. Поэтому я решила – все, довольно, уничтожу их раз и навсегда. А с тигром…

Она встала и принялась ходить туда-сюда, кусая ноготь.

– А с тигром так поступлю, – заявила она наконец. – Пойду к князю, скажу ему, чтобы помог животное спасти. Разыграем какой-нибудь спектакль геройский. А потом пусть он его у себя в зверинце держит, как того хотел.

– Почему к князю? – в ужасе воскликнул Иноземцев. – Вы знакомы с князем?

– Потому что он единственный, кроме вас, Ванечка, кто на благородное безрассудство способен. Кроме того, Николай Константинович сторонник гуманизма, и банда Юлбарса давно вредила его ирригационным проектам. А вас… Вас беспокоить больше не стану, вы уже и так настрадались, с вас станет.

– Нет, – вскричал доктор. – К кому угодно, только не к князю! Он здесь на птичьих правах, он ссыльный и едва помочь вам попытается, его тотчас увезут в другой город.

– Я знаю, я осторожно.

– Нет, говорю вам, никаких «осторожно»! С князем ходит его врач, психиатром прикидывается, а на самом деле он из полиции.

– Господин Дункан, что ли? – фыркнула девушка, сразив доктора наповал своей осведомленностью.

– Да, – процедил он.

Ульяна скривила лицо в презрительной гримасе.

– Ну, что он сделает?

Иван Несторович от отчаяния за волосы схватился.

– Вы сводите меня с ума!

– Да что вы трясетесь все. Вы только послушайте, – она к нему придвинулась и, присев рядом, стала гладить рукав. – Я все обдумала уже. Есть за Ташкентом Чаткальские горы, ну, или как их туземцы называют – Чимган, в горах этих самых есть в десятке верст от вершины Большого Чимгана плато – Столовой горой именуется, оттого что плоская она и небольшая, все равно что стол обеденный. Если туда бандитов загнать, им либо в обрыв прыгать, либо с русскими в бой идти. Ну а наши казаки басмачей этих вмиг перережут, поскольку не особые мои подопечные мастаки драться. Убегать, прятаться – они мастера, а вот стрелять и шашкой махать не особливо умеют, да и глупые. Я их туда заведу, сказав, что это самое безопасное место в округе, они меня уже привыкли слушать, а князь тем временем вместе с отрядом прибудет и всех их – чик, а тигра себе оставит как трофей. Каково? Здорово же, Иван Несторович!

Иноземцев слушал, поджав губы и низко голову опустив. Мыслям его не давала покоя новость, что Ульяна князя, оказывается, хорошо знала. Разумеется, было глупо полагать, что она все это время лишь по камышам пряталась, и никто ей не пособлял, никто не укрывал. Плакалась, трагедию разыгрывала, а сама с князем шашни крутила, эх… От размышлений этих Иван Несторович ощутил неприятную горечь в душе – ревность черными змеями опутала его сердце.

– Нет, не здорово, – отрезал он. – А как же вы, Ульяна Владимировна? Без вас бандиты на Столовую гору не полезут.

– Верно, не полезут, – согласилась девушка. – Я с ними буду. Только, как увижу, что русские идут, спущусь вместе с Юлбарсом вниз по узкой тропке, о которой только я знать буду. Эта тропка к пещере ведет, вход в которую виден лишь из ущелья, а стало быть, никому не известен.