Юлия Нелидова - Дело о сорока разбойниках

Капитан отправил нескольких человек, дабы те разведали вьючно-пешеходную дорогу, пролегающую через перевал Тахта, и с вершины Карангура попробовали разглядеть, нет ли кого на плато Пулатхан.

– Если верить словам чабанов, то они расположились аккурат на Малом Пулатхане и заняли пещеру Айим-Кавор. Завтра продолжим путь. По тропам верст тридцать. Нужно застигнуть их врасплох до наступления сумерек, иначе мы рискуем потерять людей – здесь страшнейшие обрывы. Разбойники знали, где прятаться. Пулатхан – удобная крепость. Но сорок человек в сравнении с двумястами – ничто. Солнце не сядет, мы уже перебьем их всех, – заключил Пашкевич.

Сердце Иноземцева сжалось.

– Чабаны? – переспросил он, будто слышал это слово впервые.

– Козопасы, пастухи, в основном из киргизов, – стал объяснять капитан. – Единственные, кто смотрит за всем этим роскошеством. Мы приплачиваем им, чтобы, если завидят англичан или еще каких охотников обнюхивать наши границы, то сразу оповещали. Своего рода филер, здешний чабан. Во-он, гляньте, – он указал куда-то на северо-запад, – видите стадо коз, а с ними человека в длинном плаще и островерхой шапке.

Иноземцев кивнул, но разглядеть – не разглядел в такой дали. Даже точек не видел. Однако крепко запало ему в мысли это упоминание о пастухах, стало кочевряжить мозг и душу: неужто пастухи про Юлбарса русским рассказали, а вовсе не Ульяна и не князь. Быть такого не может. Не выдержал Иван Несторович и спросил у офицера, откуда, мол, прознали про Бродячего Тигра. Тот смерил Иноземцева недоуменным взглядом:

– Так чабаны ж и сказали нам! Видели, говорят, засели высоко в горах незнакомцы, костры на Столовой горе жгут, коз воруют, по десятку на дню пропадает, будто какое неведомое чудище откармливают. Проследили, глядь, а это ж Бродячий Тигр. Ну и сразу к нам. Я давно говорю, посты надо здесь ставить. А не только у подножия Чимгана. И небольшого отряда, что стоит у дачи генерал-губернатора, явно недостаточно…

Капитан продолжал свою ворчливую демагогию, но Иноземцев уже не слушал, он обернулся к князю, бросив на него отчаянный взгляд. Князь и его верноподданный психиатр рядом были, тоже слушали. А Дункан при словах капитана еще и ответным взглядом Иноземцева окатил, взглядом василиска, будто доктор ему на ногу наступил, не иначе. Зародилось в душе Ивана Несторовича странное, необъяснимое сомнение. Он вернулся на камень и долго вспоминал, что Ульяна рассказывала, вспоминал, как князь совершенно натуральное изумление выказал в ответ на его, Ивана Несторовича, бесцеремонный допрос.

А потом махнул рукой – не выйдет у них вокруг пальца его обвести. На чабанов смахнуть решили. Очень ловко! Вполне в Ульянкиной манере сработано, улыбнулся Иноземцев, с князем они условились чабанов упомянуть, мол, не просто так ведь с неба о Юлбарсе весть донеслась, надо было ее закрепить участием козопасов. Да и князь тоже фигура не однозначная: с одной стороны, августейшая особа, с другой – пленник. И чтобы его послушались, тоже изворотливость проявить пришлось.

Попросил Иван Несторович у Пашкевича подзорную трубу и начал высматривать Столовую гору в надежде увидеть, если не Ульяну, то хоть пещеры, о которых она рассказывала, чтобы потом, когда все закончится, сыскать ее можно было. Гора сия удивительной была, точно срезана большим ножом или придавлена громадным прессом, а затем гладенько отшлифована, ну, прямо накинь скатерку и ставь самовар. Но в подзорную трубу никаких пещер разглядеть Иван Несторович не смог, да и солнце вскоре село. Звезды под плотной завесой облаков скрылись, и если бы не костер, который развели в небольшой впадине, то никто бы ничего не смог рассмотреть и на расстоянии вытянутой руки.

Теперь бы пережить ночь. Мучимый неудобствами, смятением и страхом, ибо водились в горах и волки, и рыси, и медведи, Иван Несторович положил голову на мешок с ветошью для перевязок. Но уснул не сразу, хоть горный переход оказался для него утомительным времяпрепровождением. А во сне чудилось, будто вновь верхом по скале вверх поднимается, чудилось, что копыта лошади под ним неумолимо вниз съезжают, сердце леденело, и Иноземцев сильнее впивался пальцами в мешок с ветошью, что в поводья, а порой с криком вскакивал.

Утром вернулись разведчики, разбудили лагерь чуть свет. Запыхавшись, радостно махая руками, они сообщили, что пещеру Айим-Кавор занимает отряд басмачей в человек тридцать-сорок. Недалече и полосатый зверь замечен, стало быть, не обманули чабаны, как есть Юлбарс собственной персоной засел на Пулатхане.

Тотчас же был отдан приказ по коням, времени терять было нельзя ни минуты. С тяжелой от ночных кошмаров головой Иноземцев взобрался в седло. Чувствовал себя доктор приговоренным к смерти. А что, если Ульяна не успеет спрятаться, что, если русские пришли раньше? И бросил тревожный взгляд на Николая Константиновича, но каменное лицо того не выражало ровным счетом ничего, с таким же безразличием ехал и Дункан, а иногда зло посмеивался, когда тревожный взгляд Иноземцева ловил.

Вновь пробрало чувство, что эти оба что-то знают, что-то замышляют, друг от друга отдельно или же в тандеме – неважно, но Иван Несторович ясно ощущал некую угрозу или же предчувствие давило надвигающейся катастрофы.

«Эх, Ульянка, Ульянка, зла на тебя не хватает, что же ты творишь, бестия».

Даже тропы, чуть ли не в ладонь шириной, уже не пугали Иноземцева, уперся взглядом в гриву своей лошади и думал только о том, чтобы наконец добраться до пещеры Айим-Кавор.

До горы Карангур порядком десять верст, от нее вела одна-единственная довольно широкая дорога, а точнее, перешеек, соединяющий одно плато с другим, по которому мог пройти целый полк без риска сорваться вниз. Наконец после длительного и изнурительного хода по непролазным тропам, которые знал лишь киргиз-проводник, отряд казаков смог вздохнуть свободней.

Произвели рокировку, ибо приближались к месту засады, и, несмотря на все возмущения доктора, того отправили вместе с фельдшером, князем и Дунканом в самый конец отряда. Иноземцев просил, уговаривал, чтобы ему ружье выдали и оставили в первых рядах, но капитан был неумолим.

Едва ступили от Малого Пулатхана к Большому, сверху раздалась канонада выстрелов, солдаты вскинули ружья, передовая линия со стонами повалилась ниц, напуганные животные было ринулись по сторонам, иных всадников сбрасывая в пропасть. Басмачи чуть продвинулись вперед от основного места стоянки, неведомо кем предупрежденные, попрятались в кустах и за скалистыми выступами, дождались приближения отряда Пашкевича и принялись ожесточенно палить со всей своей сартской неуемной энергией.

Именно этого и боялся капитан. Пулатхан был очень выгодным природным бастионом. Засевшие в нем разбойники, даже в количестве одного десятка, при наличии больших запасов оружия могли отстреливаться несколько дней. А капитан хотел застать их врасплох. Теперь уже, кроме как измором, не возьмешь, приготовились, приняли оборонительную позицию. Но произошло неожиданное. Через полчаса взаимной перестрелки бандиты Юлбарса повысыпали из своих засад и, обнажив сабли, с громогласными тюркскими выкриками бросились на отряд. Возможно, они хотели прорваться сквозь ряды солдат и миновать перешеек, сразив неожиданным маневром, в надежде поменять таким образом позицию и скрыться, решение одно из глупейших, как впоследствии оценил его капитан.