Валентин Курицын - Человек в маске

— Вы не поверите, господа, как долго я искал квартиру, прежде чем нашел эту. Здесь, в Томске, квартирный вопрос один из самых больных вопросов, — рассказывал Гудович, нетерпеливо посматривая на дверь, откуда должен был появиться Семен с принадлежностями чаепития.

— Летом гораздо удобнее и легче искать квартиру, — вставил Раменский.

— А как же вы, Станислав Андреевич, за собой эту квартиру держать будете, ежели вам придется на прииск поехать или так куда по делам? — спросил Огнев.

— Но, ведь я полагаю…мои отлучки непродолжительны…

— Да как сказать, недели две-три, самое большее месяц. К слову сказать, мы, говоря мы — я разумею себя и остальных пайщиков, хотим вас послать снять план зимней разведки, которая идет у нас по Тубылу.

Шанкевич приосанился и важно подтвердил:

— Да, мы намерены послать вас. Необходимо иметь самый детальный план площадки. Это может быть выполнено лишь человеком с техническим образованием.

Для читателей, может быть, покажется странным, если мы скажем, что и Шанкевич был пайщиком Сибирско-Британской Компании. Выше мы говорили, что этот ловкий пройдоха и искусный враль ничем, кроме обыкновенного умения делать долги да двух-трех пустых заявок, не обладал. И тем не менее он был пайщиком. Сделано это было очень просто. Шанкевич оценил свои заявки в пять тысяч рублей. Огнев записал эти заявки в реестр владения компании и выдал Шанкевичу за них десять акций. Ни та, ни другая сторона при этой сделке не потеряла: заявки стоили гроши, а акции и того меньше, они совсем не котировались на бирже.

Был подан чай.

— С ромом, господа, рекомендую вам. Самый заграничный. Лучшего быть не может. Сам объездил все магазины и насилу нашел, — суетился около стола Гудович, угощая гостей.

— Да, с ромом-то недурно хлебнуть, особливо ежели в холоду, — с наслаждением крякнул Огнев, отпив половину стакана.

— А я вот про себя скажу, — продолжал он, — в тайге ром — первое дело. Ежели я на лыжах куда иду или там на охоту, беспременно ром с собой беру. Фляжечка у меня есть такая походная, первое средство и от лихорадки, и от ломоты в костях. Одно слово — и лекарь, и аптекарь в кармане.

Пользуясь тем, что все остальные молчат, Огнев был готов продолжить свои дифирамбы, но в это время раздался звонок, и появился Семен с торжественным докладом:

— Господин Дубинин вас желает видеть.

— Проси, проси! Что это за церемонии, отчего он не шел прямо?

— Не знаю-с! — ответил Семен. — Я было предложил им пожаловать, — не идут! Без доклада никак невозможно, говорят.

Присутствующие обменялись между собой взглядом, в котором сквозила насмешка.

— Простите, господа, я пойду встречу гостя, — извинился Гудович, оставляя гостиную.

Он вернулся, ведя под руку Дубинина, который хранил важное и напыщенное молчание.

Дубинин, войдя в гостиную, церемонно поклонился присутствующим, и затем молча, по очереди, со всеми обменялся рукопожатиями. Прибывшему был предложен чай. Вскоре приехали еще двое гостей. Сухощавый, вертлявый господин в темной пиджачной паре и очках, мелкий комиссионер по профессии — некий Шварц и с ним его приятель, купеческий сынок Вишняков — толстый, неповоротливый блондин с маленькими, чуть пробивающимися усиками.

Влетая в гостиную, Шварц еще на пороге заговорил, торопливо разматывая кашне:

— Здравствуйте, господа! Надеюсь, мы не опоздали? Викуло Семенович, да и поторапливайтесь же вы!

Последнее восклицание относилось к его спутнику, который в это время при помощи Семена освободился от своей шубы и глубоких калош.

— Милости просим! — поднялся навстречу гостям Гудович.

— С новосельем, дорогой хозяин! С новосельем! Мирного и веселого жития! — воскликнул Шварц, хватаясь за протянутую руку хозяина. — Вот, многоуважаемый, — продолжал он, показывая на неуклюжую и нелепо улыбающуюся фигуру Вишнякова, — вот, рекомендую, сын купца первой гильдии и крупнейшего капиталиста Викуло Семенович Вишняков. Страстный любитель карт, рысаков и…

«Страстный любитель» шаркнул ногой с грацией, обличавшей в нем достойного ученика г.г. Лозинских и осклабился:

— Очень приятно-с познакомиться! Только он это насчет женщин напрасно говорит… Рысаков-то. положим, любим-с, а от баб — подальше-с, потому как тятенька у нас очень лют-с! Опять же и портретом не вышли-с.

Шварц хлопнул его по плечу.

— Эх, ты, голова садовая, да разве бабам твой портрет нужен?! Они, брат, на другие портреты зарятся, на изображения царственных особ. Нечего на себя скромность-то напускать. «Тятенька, говорит, у него лют!». Как бы не так! Валяй дурака. А кто третьего дни в «Европе» шансонетке на конфеты сторублевую ассигнацию выложил? А?

— Ну, ну, ты уж расскажешь! — смущенно отозвался купчик.

Этот Шварц играл интересную роль в жизни малоразвитого наследника капиталов Вишняковых, он был, так сказать, его ментором и руководителем во всех делах житейских. Через его посредство молодой Вишняков делал займы у томских ростовщиков и завязывал знакомства с более или менее крупными звездами томского, полусвета. Под его руководством научился различать марки шампанского и отличать салат оливье от майонеза из дичи. Одному только Шварц не мог научить своего питомца — это умению держать себя в обществе. Хотя, говоря по правде, общество ресторанных кокеток и героев конюшни и не требовало этого умения.

После чая маленькое общество передвшилось к игорному столу. Были распечатаны колоды. Гудович, под тем предлогом, что ему нужно распорядиться по хозяйству, отказался пока принять участие в игре. До приезда Загорского ему не хотелось рисковать деньгами.

Огнев, попыхивая папиросой, небрежно бросил на стол свой объемистый бумажник, к слову сказать, заключавший в себе больше акций Сибирско-Британской компании, чем наличных денег. Это обстоятельство не помешало ему, однако, заложить в банк двадцать пять рублей. И с небрежным спокойным видом проиграть их…

Игра продолжалась уже около двух часов. На зеленом сукне стола блестели золотые кружки империалов и пестрели разноцветные ассигнации. В выигрыше был, как этого и следовало ожидать, Шварц.

Употребив это выражение «как и следовало ожидать», спешим пояснить читателям, что юркий комиссионер бьгл в то же время одним из компаньонов и помощников Загорского, Крапленые были в его руках прекрасным оружием перегрузки денег из чужих карманов в собственный. Больше всех проиграл Вишняков. Он раза три доставал уже из бумажника по сторублевке и только пыхтел при виде, как исчезают его деньги, то подхваченные цепкими пальцами Шварца, то мягко и бесшумно исчезающие в бумажнике-портфеле Раменского.