Семён Колосов - Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив [СИ]

— Кончай свою чепуху, — прервал его ничего не понимающий Братухин, — Лучше прочти нам что-нибудь отсюда.

Он передал книгу Егору.

— Знал бы я латынь. Ведь я только буквы знаю, а смысл мне не понять.

— Жалко, — заявил станционный смотритель, слушавший всё это время Гая с особенным детским вниманием.

— А вы, отец? — обратился Братухин к священнику.

— Я нет, но Павел знает латынь, — радостно вспомнил священник, указывая рукой на Нелюбина.

Все уставились на машиниста.

— Я… ну давайте, попробую. Изучал как-то, — смущённо сказал машинист.

Он принял книгу из рук Егора и бережно перелистнул страницу. Читал коряво и с запинками, но смысл текста всё равно более или менее прояснялся.

«Задаёмся вопросом неразрешимым, риторическим. Может ли дьявол, демон ли общаться с человеком так же, как Господь наш общался с иными святыми? Может ли являться так же, как сказано в Первом послании к Тимофею: «Бог во плоти явился, оправдал Себя в Духе, показал Себя Ангелам…»? И из написанного не сказано ли, что Бог наш существует как в Духе, так и в Теле? А посему задаёмся мы вопросом не вполне учтивым, но важным: Не смертно ли Тело нашего Господа? Да простит нас наша церковь и наши братья за столь дерзкие вопросы, но сие есть важные постулаты, низвержение которых на корню подрывает основу нашей веры. А задаёмся мы такими вопросами лишь потому, что брату нашему монаху Эгидию являлся Сатана, и некоторые из наших братьев были сами тому свидетелями. И ужасные речи говорили ангелы, и ужасные откровения являл Эгидию Искуситель, соблазняя и запутывая, но речи эти были столь верны и убедительны, что не могли мы не заняться этими вопросами и не записать говоримое да обсуждаемое.

Часть I. Явления ангелов. Явления Сатаны

Являли ли себя ангелы божьи Эгидию, этот вопрос, положим, останется неразрешимым. Сие известно нам только со слов самого Эгидия, но вот явление главного поборника зла — Сатаны — то есть непоколебимая истина. Являлся сей демон к Эгидию, используя всю свою власть и магию. Являлся как во снах, так и в видениях, изрекая ужасные шипения, обуревая душу страдальца и мучая его дух страхом. Дышал паром и стучал копытами, то говорил из тумана, загоняя дух несчастного Эгидия в адские лабиринты, то приближался вплотную, и вонь его чувствовалась Эгидием. Возвращался Эгидий из таких снов и видений к нам весь в мелкой дрожи, слезах, в поту и дьявольской вони, которая, казалось, оседала на его теле, пропитывая одежду. После наши братья бывали до того напуганы, что часами не отходили от распятия и не спали по несколько ночей. Не спал и Эгидий, но Сатана всё равно являлся ему не во сне, так наяву. Затрепыхается ветер, погаснет огонёк свечи, зловонным духом наполнится келья, и заробевшие братья покинут Эгидия, затворят дверь, и цокот копыт послышится на каменном полу. Что-то шипящее прольётся по комнате, и зашелестит Сатана свою дьявольскую песню…

Но рассказ сей следует начать сначала. Выбор Сатаны был не случаен. Но вот выбор ангелов божьих нам неизвестен. За что ими был выбран Эгидий, никто не знал. То ли за его безмерное послушание и строгость ко всем обетам, за его ли ум ли, или за какие другие качества. Но всё запоминал Эгидий и мог речи ангелов и Дьявола воспроизвести в мельчайших деталях.

Явились к нему ангелы божьи и, не в пример своей райской красоте, не в пример своим ликам безгрешным, крамольные речи говорили они. Не было веры Эгидию за эти речи. Задавались братья вопросом: не демоны ли являются к Эгидию, обманув его внимательность обликами, схожими с ангельскими ликами. Но то лишь было до поры до времени, покуда сам Сатана не явился к Эгидию и не развеял у братьев наших сомнения в подлинности являемых Эгидию вещей.

А говорили сие ангелы, что нету более Господа нашего и сына его Иисуса Христа на небесах. И власть то вся принадлежит отныне Сатане — некогда поверженному ангелу, но повторно восставшему и наконец победившему своего Господа. И творит он на небесах свои законы и власть свою распространяет на землю. И говорили они, что церковь Христова, ныне не церковь Божья, а Сатанинское преклонение, но сие никто не знает, и оттого веровать в эти слова никто не возьмётся. Говорили, будто потешается Сатана тем, что люди остаются в неведении, и все обряды, совершаемые ими во имя Господа, на самом деле совершаются во имя Него. И нашёптывает Сатана высшим церковникам свои мысли, и обуреваемые его сладкими речами творят они повсюду беззакония: учиняют пытки над простым людом, жгут умных и красивых, ведут люди войны со своими близкими, учиняют в монастырях несправедливости со своими братьями. И всё-то теперь окутано сатанинскими цепями, и нет нигде человеку свободы. Всюду лживый бог проник в его дом, и молитвою, обрядом, подношениями кабалит Дьявол простого человека, а господа и сановники над этим людом, в свою очередь, потешаются. И чем усерднее молятся люди, тем большая несправедливость над ними чинится, и тем тяжелее ярмо, которое они на себя надевают…»

Переворачивая очередную страницу, увлечённый чтением Нелюбин, не обратив внимания на ветхость писания, порвал листок аж до середины. Резкая и кривая как молния трещина проползла по листу.

— Что ж ты делаешь, баран! — вознегодовал Братухин. — Это тебе не железяки ворочать. Дай сюда.

Он протянул над столом руку, и обруганный Нелюбин передал ему тяжёлую древнюю книгу.

— Хватит читать эту ересь, — заявил Братухин, — всё равно вам, бездарям, ни черта не понятно. Книгу мне ещё попортите.

Увлечённые чтением, все досадливо опустили глаза. Книга, окутанная тайной, прельщала умы. Все слушали с интересом, не отрываясь на постороннее. Только казак оставался равнодушным. Мало что ему было понятно из прочитанного. Братухина же обуяла жадность. Чувствуя, что ценность книги безмерна, он решился не выпускать её из рук. Достав тряпку, он обернул книгу и положил в заплечный мешок, который лежал возле винтовок.

— Откуда это ты, машинист, так на латыни читать выучился? — поинтересовался Братухин.

— В школу приходскую ходил. На священника учили, да не выучили. В машинисты пошёл.

— А ты почему это, отец Михаил, священный язык не знаешь?

— У нас другая школа была. Латыни не учили, — торопливо волнуясь, отвечал священник.

Братухин только покачал головой.

— Давайте я вам лучше стихи почитаю, — сказал Егор Гай, уже листавший «Романтические цветы» Гумилёва.

— Читайте, читайте, — поддержал отец Михаил, радуясь, что недобрая напряжённая атмосфера, наконец, разбавится поэзией. Остальные, кто утвердительно мотнул головой, кто просто промолчал.

Первым был гумилёвский «Сонет»