Семён Колосов - Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив [СИ]

— Тронешься, пристрелю, — злобно прошипел он.

Все замерли.

— Фёдор, арестовать их! — приказал казаку Братухин.

Фёдор быстро выхватил обрез и, ещё не понимая, в чём дело, направил его на стоящего ближе всех отца Михаила, от чего тот отпрыгнул на шаг и поднял вверх руки.

— Да не попа, а этих! — скрипя зубами, указал головой на машинистов офицер.

— Вы чего это? — испуганно вымолвил Тихон, сводя глаза ко лбу и поглядывая на пистолет.

Братухин ему не ответил, он командовал уже Егору: «А ты что стоишь, истукан, особое приглашение надо? Взял винтовку!»

Егор подорвался, выронив книгу, схватил винтовку и направил дуло на машинистов.

— Замечательно, — довольно сказал раскрасневшийся Братухин. Натянутая улыбка заливала его лицо. — А вот теперь и поговорить можно!

Ворон важно прохаживался по усыпанному опилками основанию клетки, чинно ставя каждый свой шаг так же, как ступают караульные при разводе. Он даже поворачивал голову в сторону, пытаясь разглядеть чёрными бусинками глаз, чем это там заняты люди.

Теперь уже четверо сидели на скамейке для пленных возле буфета. Руки у всех были перетянуты узлом, ладонь к ладони.

Братухин и Нестеров сидели напротив за круглым столом. Всё это напоминало приём у каких-то важных чиновников или допрос. Вот только принимали не по одному, а всех сразу. Егор Гай в допросе не участвовал. Он стоял за спиной своего командира у окна, прислонив к ноге приклад винтовки.

— А я ведь, касатики, сразу понял, что вы не те, кем хотите являться, — начал Братухин, поглядывая на стол, на котором лежал его тяжёлый «Браунинг», — вы мне сразу показались странными. Этот-то понятно — мужик, — он указал головой на Колю, — но вот вы то, комиссарики, плохо замаскировались.

Братухин сплюнул на пол какой-то мусор, попавший ему в рот.

— Ну куда это годится? Новые кожаные сапоги, — указал он на Тихона своими хитрыми глазами. Глаза его игриво блестели, а рот, как всегда, улыбался в оскале превосходства. Нельзя было определить, какое у него настроение, и какие чувства рождаются в голове.

— А ты, Нелюбин, ну у кого из мужиков ты видел такую опрятную причёску? Но положим, что это всё внешние наблюдения, — продолжал размышлять Братухин, объясняя им свои догадки, — но вот когда, обычный машинист начал читать на латыни и припомнил какого-то там английского поэта, это уже, братцы, слишком…

— А что, рабочий и книг почитать не может, ваше благородие? — гневно спросил Нелюбин.

— Может, да не такие, а коли уж читает, то всяко большевик.

— Вам ничего не докажешь, вы что хотите, то и видите, — гневно пробасил Нелюбин.

— Ты, сокол, врать-то погоди, скоро поймёшь, что запираться бесполезно и даже вредно, — спокойно сказал Братухин, как будто пару минут назад он вовсе и не кричал и не тыкал пистолетом в голову Тихона.

Остальные невольные свидетели этого разговора молча, но с интересом следили за процессом, пытаясь понять, в самом ли деле машинисты — большевики, и что теперь с ними будет.

— Вам, наверное, любопытно, как я понял, что вы лжёте, и как раскусил в вас переодетых комиссаров? — довольно спросил Братухин, гордясь при этих словах своей проницательностью, — А помог мне в этом ворон.

Все посмотрели на птицу, она в свою очередь оглядела людей.

— Да, он самый. Я нашёл в его клетке вот эту папиросу «Мурсал 55», — Братухин достал её из кармана, показал допрашиваемым, и сам, взглянув на неё, продолжил, — Хм, вроде бы ничего необычного, папироса как папироса, скажете вы, но поспешу вас разочаровать, увы — это не так. Вы, наверное, слышали, что мой дядя, Дмитрий Олегович Костомаров, был достаточно необычным человеком и любил всяческие странности, как вроде собирать древние книги или радоваться простой игре слов и упоминать, что, мол, Дмитрий Костомаров, живёт в Дмитрово; но никто из вас не знает, возможно, только станционный смотритель, что курил мой дядька всегда одни и те же папиросы, а именно «Мурсал № 55»!

Офицер сделал паузу, пристально посмотрев на пленных. Своих чувств они не показывали.

— И, наверное, мало кто из вас знает, что эти самые папиросы, стоили раньше больше рубля за пачку. Так вот, увидев «Мурсал 55» в клетке ворона, я сначала решил, что это станционный смотритель по своей старой привычке «позаимствовал», — особенно выделив это слово, проговорил Братухин, — эти папиросы у моего дяди. Но оказалось, что он не курит, тогда просто наугад я решил спросить курево у вас. И каково же было моё удивление, когда этот деревенский лапоть достал безумно дорогую папиросу из этого малахитового портсигара!

Громко закончил Братухин, со стуком опуская на стол, отобранный у Тихона янтарно-малахитовый портсигар. Во время обыска Фёдор так же изъял у Тихона из-за пояса маленький карманный револьвер, который лежал тут же рядом.

— А знаешь ли ты, сучонок плешивый…

— Александр Григорьевич! — вмешался Егор Гай. — Тут же дамы!

Братухин сделал успокаивающий жест в сторону Гая.

— Знаешь ли ты, — снова начал Братухин, но вдруг осёкся. — Да, собственно, как тебе не знать, что портсигар этот принадлежал моему дяде! Я этот портсигар хорошо помню.

Он поднял коробочку, переливающуюся жёлто-зелёным цветом, на ладони.

— Ведь это вы сгубили Дмитрия Олеговича.

— Ах, — громко ахнула старуха Раиса Мироновна, до того молчавшая, но сейчас как в бреду она, глянув на Тихона, подбежала к офицеру, и заходясь слюной начала выплёвывать проклятия, — Мерзавцы! Мерзавцы! Убей их, убей, — кричала она Братухину, — убей негодяев! Мерзавцам не дожить до рассвета!

— Успокойтесь, — обнимая её толстое тело, поспешил к ней на помощь солдат Егор Гай, — присядьте.

Он отвёл старуху в сторону, но она всё ещё продолжала сыпать проклятия и призывать к казни.

— Я же любила Дмитрия Олеговича, любила его! Всю свою жизнь знала, его лицо, его фигуру и даже в старости любила! Мерзавцы! Казнить их!

Обратив свой взор со старухи на пленных, Братухин продолжал.

— Ну так как? Женщина просит вас, подлецов, расстрелять. Что скажете? Жизнь нынче дёшево стоит — всего один патрон.

Говорить было нечего, но Коля по наивности своей промолвил:

— Не мы это, ваше благородие.

— Да ну! — громко удивился Братухин. — А портсигар скажете: с рук купили?

— Кого-нибудь всё равно пристрелить надо, — сказал казак, — куда нам столько пленных?

— Не беспокойся, Фёдор, пристрелим, — как будто не замечая пленных, говорили они об их участи, — вот только мне сначала выведать хочется, кто и как к этому делу причастен, да и пулю пускать — слишком лёгкая для них смерть, а?

И Братухин расхохотался, заливаясь ядовитым издевательским смехом. Таким же смехом разразился и казак.