Семён Колосов - Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив [СИ]

А теперь ты у нас комиссар, да только пленный!

Братухин закончил, ехидно глядя на Крутихина своими мутными глазами. Но ожидаемого эффекта от своих слов он не добился. Все были потрясены и с ужасом глядели на пленного Тихона, но сам он не выглядел ни смущённо, ни раскаянно. Тихон довольно улыбался, а когда Братухин кончил, он и вовсе рассмеялся, глядя прямо в глаза своему врагу. Глаза его сделались бешенными, как они бывают у крайне заведённого человека или психически нездорового.

— А ты думаешь, кто твою племянницу драл, пока твой дядька в собственной крови захлёбывался, — процедив сквозь зубы слова как яд, изверг из себя хрипящим голосом Крутихин.

Братухин сорвался с места; с ноги каблуком врезал насильнику в челюсть, роняя его на пол. Секунда, и резкие, тяжёлые пинки сапога. Мгновение, и Братухин уже втаптывал лицо Крутихина в пол, но тот тоже не дремал, привыкший к избиениям, он уже закрыл лицо руками, так что жёсткий каблук кожаных сапог приземлялся ему преимущественно на руки — не на лицо.

Братухин остановился, как по команде. Он направил «Браунинг» на лицо Тихона, и выстрел оглушил присутствующих. Люди вздрогнули и замерли от резкого грома. Никто не шевелится, а шум, как обезумевшая птица, попавшая в западню, бился об стены зала и не мог успокоиться.

Набат затих, и все обратили свой взор на лежащего Крутихина. Пуля вошла в плитку в сантиметре от головы бывшего арестанта.

Полные ярости глаза Братухина довольно смотрели на испуганное лицо Тихона. Теперь они упивались его страхом.

— Ты думал, так легко отделаешься? Нет, тебе меня не провести. Ты, падаль, долго умирать будешь. Я для тебя особенную смерть приберегу.

Братухин отошёл, но уже не улыбался, как прежде, а Тихон сел. На лице арестанта красовались две кровавые раны от пропущенных ударов.

На улице завыли волки. Их вой всегда вносит в душу волнение, если не панику и страх. Но сейчас рассудок не воспринимал их как какую-то угрозу. После выстрела, после этой драки волчий вой казался чем-то совсем далёким и нереальным, как тень от облака, как отблеск солнца на луне.

— Проверю, как там лошади, — сказал казак и, отперев засов, вышел на улицу. Через полминуты послышался выстрел из нагана.

Казак вернулся.

— Убегать не хотят сволочи. Пальнуть пришлось, а то так и вьются возле сарая.

Братухин его, казалось, не слышал. Его гневные тусклые глаза осматривали пленников.

— Начнём с тебя, — ледяным голосом произнёс Братухин, указывая пистолетом на Нелюбина. — Крутихина я кончу последним, а ты мне сейчас объяснишь, почему я должен оставить тебя в живых. Минута.

— Убей их, убей! — опять зашлась проклятиями старуха, не давая ничего сказать. — Пристрели эту большевистскую сволочь! Кончай мерзавцев! Кончай грешников!

Её и без того злобное лицо исказилось в гримасе гнева. Мускулы её лица дрожали, пасть с иссохшими от мороза губами и корявыми зубами кусала воздух, извергая из глубин пухлого потного тела гнуснейшие проклятия. Она, как средневековый инквизитор, призывала к казни, призывала к мести.

— Вы дадите мне слово офицера? — вымолвил Нелюбин, переводя свой взгляд от бешенной старухи на Братухина.

— Слово офицера? Ты кто такой, что б я тебе слово давал?

— Я тоже офицер. Моя настоящая фамилия — Шихов. Шихов Павел Евгеньевич — комбат того самого батальона, что стоял в Каменчугах. Ранее в царской армии имел звание майора.

— Вот так ну, Павел Евгеньевич, и как же это вас к красным-то занесло?

— О военспецах слышали?

— Это что ж, тебя насильно, хочешь сказать, взяли?

— Так именно. Мне сражаться за красных никакой нужды не было, но меня и не спрашивали. Либо за них, либо они меня…

— Хорошо, — радостно заключил Братухин, — оправдался. Казнить я тебя не буду, доставим тебя в штаб, и пусть трибунал решает, что с тобой делать. А ведь я сразу понял, что ты из дворян.

Уже довольный он посмотрел на Фёдора.

— Как тебе, Фёдор, а? Майора взяли, комбата красного.

— Ага, — разевая жёлтозубую пасть, ухмыльнулся казак.

— Стоящий экземпляр, — заключил Братухин, переходя на следующего. — Теперь ты, голубчик, нахрена ты мне сдался? Поезда у меня нет. Машинист мне не нужен. Может ты генерал какой, а?

— Нет, — испуганно ответил Коля. Лицо его пугливо напряглось, а из уголков глаз покатились слезинки. Рот исказился, как в мучениях.

— Значит, казнить тебя, — хладнокровно заключил Братухин.

— Да что ж вы, ваше благородие! — взмолился Коля. Слёзы хлынули из его глаз, губы скомкались, — Я знаю, где у них чемоданчик запрятан…

— Какой чемоданчик? — удивился Братухин и перевёл взгляд на Шихова.

Комбат Шихов гневно уставился на малодушного машиниста. Братухин сообразил, что Коля говорит правду.

— Чемоданчик, говоришь… И где он?

— В паровозе спрятан, — торопясь проговорил Коля, приободряясь от его слов.

— Предатель, — огрызнулся на него избитый Крутихин.

— Фёдор, сходи с ним и разыщи для меня этот чемодан, но смотри в оба. Рыпнется — стреляй, не думая!

Фёдор подозвал рукой Колю и, держа его на расстоянии дулом обреза, повёл за дверь к паровозу.

— Ну что, милок? — обратился Братухин к оставшемуся солдату. — Ты теперь у нас один остался, как хоть звать-то тебя?

— Денис, — тихо ответил юноша, и глаза его наполнились тревогой, если не страхом.

— А фамилия?

— Лебедьков.

— Так вот, что Денис Лебедьков, тебя рассчитать придётся. Обуза ты для нас…

Руки парня затряслись.

— Сейчас Фёдор придёт, он тебя и кончит, — с хладнокровной ласковостью тихо проговорил Братухин.

Казак и Коля вернулись. В руках у Коли был чемодан. Он поставил его на стол перед Братухиным и сел на прежнее место. На чемодане щёлкнули застёжки, и лицо Братухина изумилось. В чемодане было полным полно драгоценных золотых и серебряных вещей: кухонные приборы, женская бижутерия и фигурки с инкрустированными камнями, браслеты, подсвечники и золотые рубли. Иные вещи так просто болтались в чемодане, другие же были бережно обёрнуты тканью или газетой.

— Чей же это клад? — удивился Братухин, не до конца ещё понимая, в чём дело.

Пленники молчали.

— Это ваше, господин офицер? — спросил он комбата Павла Шихова.

— Да, — сухо ответил Шихов.

— Здорово, — протянул Братухин, — и где же вы взяли сие сокровище? Ах, подождите, подождите… Я, кажется, догадываюсь. Вы приобрели их во время реквизиции ценностей. Не у моего ли дяди?

Он хлопнул в ладоши.

— Куда не глянь, кругом одни воры и жулики; и каждый успел обчистить моего дядьку. В мирное время я бы и не подумал, на какие подлости способны люди. Теперь же, когда война и голод сняли маски, каждый, если не убийца, то обязательно вор.

Глаза Братухина вновь переменились, лукавые весёлые искорки забегали в его зрачках. Настроение изменилось, и пленным это не сулило ничего хорошего.