Валерий Введенский - Убийца из прошлого

— А как на самом деле?

— Какая разница? Стрижнев — убийца. И в этом признается.

— Уверены?

— По дороге заеду в Съезжий дом, пригрожу, что посажу в одиночку и прикажу ее не топить.

— То бишь Стрижнев невиновен? Зачем тогда его губите?

— Потому что клиент, которого вез, не желает выступать в суде. — Добыгин нащупал в кармане шинели одну из «катенек», что выудил из Парусова. — Вот, держите, велел вам передать.

— А вдруг как с Шалиным? Ушлый адвокат отыщет вашего клиента…

— Ушлый адвокат? У Стрижнева? Не смешите…

Воскресенье, 6 декабря 1870 года,

Новгородская губерния, Маловишерский уезд,

село Подоконниково

Сани Шелагурова въехали во двор Пшенкиных за четверть часа до полудня. Собравшиеся на похороны односельчане почтительно расступились и сняли шапки.

— Доброго дня! — поприветствовал их Александр Алексеевич, вылезая из саней.

— Доброго дня, барин, — ответили все хором.

Две бабы сразу принялись обсуждать:

— Гляди-ка, приехал. И не один. С барыней.

— Неужто женился?

На крыльцо, чтобы поприветствовать дорогого гостя, выскочил Поликарп, следом вышли его жена, сыновья и староста Фрол.

— Доброго здоровья, Ляксандр Ляксеич. Спасибо, что приехали проститься с Петенькой, — скорбно произнес Пшенкин-старший.

— Царствие ему небесное, — проникновенно произнес Шелагуров.

— А барыню сослепу не узнал.

— Княгиня Тарусова, гостья моя из Петербурга, — представил Сашеньку помещик.

К уху Поликарпа наклонился староста и стал что-то нашептывать. Шелагуров одернул его:

— Эй, Фрол! Что там бормочешь? А ну громче.

Фрол испуганно заморгал:

— Я… ничего…

— Всем про то знать не положено, — ответил за него Поликарп. — Прошу дорогих гостей в дом.

Шелагуров подал руку княгине, они вместе поднялись на крыльцо. Бабы продолжали шептаться:

— Слышала? Княгиня. Стало быть, сам теперь князь.

— Совет им да любовь.

— Да какая любовь? Из-за денег он.

— Откуда знаешь?

— Плохи его дела, имение скоро с молотка продадут.

— Все ты врешь, Брандычиха.

— Чтоб мне провалиться. Ионыч Аришке рассказывал, а Степанида за углом все слышала, рассказала Макаровне, а та мне по секрету.

— И ты поверила? Макаровна твоя дура толстая!

— На себя посмотри.

— Разве я толстая? Просто зимой у меня пища в животу замерзает.

— А летом почему не тает?

— Сколько того лета? Раз и нету.

Покойник лежал в красном углу на лавке, застеленной соломой. По обычаю был обряжен в одежду, в которой щеголял на свадьбе: цветастый жилет, кремового цвета сорочку и штаны в полоску, что были в моде два года назад. Вокруг лавки, размахивая кадилом, ходил поп. Плакальщиц Поликарп нанимать не стал — зачем деньги тратить? — пусть невестки рыдают.

Шелагуров, сняв шапку, перекрестился, прошептал молитву. Священник, увидев помещика, принялся заново бубнить литию, да так громко, что у Сашеньки чуть барабанные перепонки не лопнули.

— Покойника хочешь разбудить? Тише, не глухие, — одернул батюшку Александр Алексеевич. — Эй, Фрол, поди сюда.

Староста не без боязни приблизился:

— Ты что Поликарпу на крыльце сказывал?

Фрол бросил взгляд на хозяина дома, тот кивнул, мол, говори.

— Я про… про спутницу вашу. — Староста пальцем указал на Сашеньку. — Они-с с дохтуром приехали.

— С каким? — сделал вид, что удивлен, Шелагуров.

— Сказал, из Петербургу. Петьку резать хотел.

— Ну а ты?

— Бумагу спросил, а у него нету. Потому не позволил.

— Что потом?

— Убрался он восвояси. А Нюшка, Петькина супружница, за ним.

— Позор! Стыд и срам! — подала голос старуха Пшенкина. — Петенька остыть не успел, а она задницей вертит.

— То не дохтур, Нюшкин кобель, — заявил Поликарп. — Наследство ейное хочет заграбастать.

— А ты его заграбастать не желаешь? — уточнил Шелагуров.

— То, барин, вас не касается.

— Из-за наследства доктора избил?

Поликарп с Фролом беспокойно переглянулись.

— Не было такого, — заявил Пшенкин. — Пальцем никого не тронул.

— Разве? У меня свидетели имеются.

— И у меня. Сыновья. И Фрол подтвердит.

Помещик вытащил из-за пазухи какую-то бумажку и помахал ею перед Фролом:

— Подтвердишь?

Староста молчал. Взгляд его метался: то на Поликарпа посмотрит, то на бумажку, то на бывшего барина.

— Что? Язык проглотил? Отвечай, когда спрашиваю, — велел ему Шелагуров.

— Ваша правда, барин, — скороговоркой произнес староста.

Удержать Поликарпа не успели. С криком:

— Ах ты шишо́к [81] Нечистый дух. недоструганный! — старик развернулся и ударом в ухо сбил Фрола с ног. Падая, староста Суровешкин едва не опрокинул лавку с покойником. — Я тебе щас покажу.

Поликарп попытался еще по бокам Фролу добавить, но сыновьям удалось скрутить забияку-отца.

— Оскорбление побоями при исполнении должностных обязанностей карается заключением в тюрьму на срок от восьми месяцев до двух лет, статья двести восемьдесят пятая, — напомнил Шелагуров старику.

— Не в себе Поликарп. Аль не видите, барин, первенца нашего убили? — кинулась на выручку мужа старуха.

— Что не дает ему права кидаться на людей. Сперва доктора, теперь Фрола поколотил. Придется ему вместо кладбища в кутузку.

— Пожалейте, старика, Ляксандр Ляксеич! — бросилась в ноги бывшему помещику старуха Пшенкина. — Как про Петеньку узнал, последнего разума лишился. Не ведает, что творит. Простите, простите.

— То не мне решать. Вот она — власть. — Шелагуров с усмешкой указал на Фрола. Суровешкин от неожиданности вытаращил глаза. — Но будь я на его месте, проявил бы толику милосердия к вашему горю. Если, конечно, вы в свою очередь окажете уважение супруге покойного сына.

— Вон куда клоните, — сообразил Поликарп. — То наши дела, без вас решим.

— Так я не решаю, Фролу совет даю, — напомнил Шелагуров. — А он как представитель власти обязан защищать вдову от необоснованных притязаний родственников. Правильно говорю, Фрол?

Староста испуганно кивнул.

— Сами решим, семьей, — продолжал упорствовать Поликарп.

— В семью, если будешь упрямиться, вернешься не скоро, — пригрозил ему Шелагуров. — Так что, если желаешь пребывать на свободе, про Петькино наследство забудь. Раз уж Петра отделил, деньги Нюше принадлежат. Ей и твоему внуку.

— Про внука мне тоже забыть?

— У тебя и без него внуков хватает, здешних давай воспитывай.

Поликарп замолчал. Стоял, думал. Здоровенные кулаки сами собой сжимались. Почти минуту размышлял:

— Будь по-вашему, барин.

— Погоди, не все.

— После договорим. Покойника пора выносить.

— Сперва его доктор осмотрит.

— Не дам.

— Вскрывать усопшего — грех, — поддержал Поликарпа батюшка.