Валерий Введенский - Убийца из прошлого

— Дядя Фимка хвастаться стал. Что и больного зарезал, и извозчика, и вдову какую-то отодрал. Мамка стала на него ругаться, вот мы и проснулись.

— Мамка за вдову ему по морде дала, — добавил Савоська.

— А он ей, — вспомнил Кешка. — Утром мамка растолкала дядьку Фимку. Сказала, что пора к приставу. А он сказал, что боится…

— Врешь! — накинулся на брата Савоська. — Чтоб дядька Фимка боялся?

— Сказал, что пристав больно хитрый, хочет, чтоб дядя Фимка сгинул. И потому к приставу должна идти мамка. Она поплакала и пошла.

Кешка тоже разрыдался.

Картина случившегося теперь была Крутилину ясна до мельчайших деталей. Но вот доказать он ничего не мог. Кто поверит Ткачу и двум мальчишкам? Что их слова против слова Добыгина? Дырка от бублика и то больше весит.

И только, подымаясь на третий этаж в сыскное, он понял, что следует делать. От волнения остановился. Черт, рисково. Поспешил в кабинет, вызвал Яблочкова. Тот также вчера ночью приезжал в Мариинскую больницу и все подробности дела знал.

Иван Дмитриевич изложил ему свой план.

— Не знаю, Иван Дмитриевич, сработает ли?

— Должно.

— Треплову доложили?

— А стоит?

— Без его одобрения загремим под фанфары.

— Боишься?

— Нет! У меня свои счеты с Кислым. — Арсений Иванович потер уже едва заметный синяк на голове. — А значит, и с Добыгиным. Готов все поставить на кон.

— Я тоже. Иначе остаться в полиции не смогу. Или пусть здесь верховодят такие, как Добыгин, или такие, как мы с тобой.

— Тогда я за гримом в Александринку [106] Александрийский театр. .

— А если Федор Федорович запретит?

— И что? Мы разве послушаемся?

Адъютант в приемной сильно удивился:

— Что-то забыли? — спросил он, оглядываясь по сторонам.

— Скажи, голубчик, что снова прошу аудиенцию.

Адъютант закатил глаза вверх, мол, так часто не положено.

— Очень, очень надо.

— Ну, не знаю, попробую убедить.

Треплов и головы не поднял, сделал вид, что углубился в бумаги. Буркнул недовольно:

— Что еще?

Крутилин откашлялся и начал рассказ. Треплов аж со стула подскочил, когда услышал главное:

— Ну… это ни в какие ворота… Вы же знаете, Добыгина я брать на службу не собирался. Мне приказали. У полковника хорошие связи и высокий покровитель. Три года назад мне сватали его на место полицмейстера [107] Тринадцатью петербургскими частями руководили четыре полицмейстера. , но тогда удалось отбрыкаться, заявил, что не могу назначить на столь высокую должность офицера, не имеющего опыта полицейской работы. Но теперь опыт у полковника есть. И вакансия, как назло, снова открылась. Уверен, после сегодняшнего героизма меня заставят подать представление о его назначении.

— Нельзя этого допустить.

— Согласен. Но задуманное может не получиться. И тогда… и тогда головы полетят с плеч. И если дам согласие, моя в том числе. Потому действуете на свой страх и риск.

— Понимаю.

— Но я благословляю вас.

Среда, 9 декабря 1870 года,

Санкт-Петербург

На следующее утро в кабинет Добыгина вошел престранный субъект. Одет был в дорогое партикулярное платье, в руках держал трость с набалдашником из слоновьей кости. Однако лицо… Лицо со всем остальным не вязалось. Оно у него было словно у последнего забулдыги после драки в трактире.

— Вас избили? — участливо спросил Добыгин, силясь припомнить обывателя. Не так уж много на его участке проживало состоятельных людей.

— Вы про это? — посетитель указал пальцем на физию. — Дело прошлое. Может, слышали? Третьего дня на Сергеевской… Моя фамилия Прыжов.

— Да вы что?! Тот самый доктор? Восхищен вашим мужеством.

— Премного благодарен. Но я к вам не за этим. Вчера вечерком в морг на Пятой линии, где я тружусь, привезли два трупа с огнестрельными ранами. Некоего Кислого и его приятельницу. На вскрытии я нашел много интересного. Ежели придать огласке то, что я обнаружил, вместо должности полицмейстера, на которую, знаю, вы метите, получите срок и отправитесь в Сибирь.

— Что обнаружили? — перебил полковник, стараясь не поддаваться панике.

Ведь посетитель не угрожал, просто что-то знал и пришел к нему, чтобы выгодно продать свое молчание.

— Недооцениваете вы современную науку, полковник. Любая крохотная деталь, незначительная на непросвещенный взгляд, способна вывести на чистую воду любого, самого изощренного преступника.

— Вы сейчас про кого?

— Приходите сегодня в пять пополудни, узнаете. Как раз уйдут санитары. Но если в пять не явитесь, в шесть отправлюсь к Крутилину. То-то он обрадуется. Да… Захватите с собой пару тысяч.

— Зачем?

— Вдруг в штос захочется перекинуться? Кто знает?

Добыгин маялся весь день. Сходил зачем-то на Рузовскую. На то самое место, где Кислого застрелил. Еще раз внимательно все осмотрел, пытаясь понять — что? что открыл Прыжов.

Людей науки полковник не уважал. Считал их неудачниками, стремящимися выделиться хоть чем-то, пусть знанием латыни. Ведь назови воду «аквой», и тебя сочтут умным. Что еще остается хилым телом и духом, не способным командовать солдатами и вести их в атаку.

Однако следовало признать, изредка среди очкариков попадались и неглупые люди. Вдруг Прыжов один из них? Вдруг отыскал в трупах какой-нибудь чертов атом и способен теперь размазать его, Добыгина, по брусчатке? Нет, рисковать нельзя, никак нельзя. Он явится в морг после пяти. А там… Может, сегодня и доктору предстоит отправиться в мир иной. Кто знает?

Полковник вылез из саней, подошел к двери морга, и тут его окликнули.

— Добыгин, ты ли это? — закричал господин в облезлой лисьей шубе. — Неужто жив? Вот радость-то. — Незнакомец заключил его в объятия.

— Простите, с кем имею честь? — попытался оттолкнуть, чтобы хотя бы разглядеть, незнакомца Добыгин, чтобы хотя бы его разглядеть, однако тот сжимал его крепко.

— Поручик Скворцов из шестого пехотного. Помнишь, колонной шли, а тут бомба, полтысячи наших зараз полегло, — напомнил господин в шубе.

Ужасную бомбу полковник, конечно, помнил. Как ее забудешь? Чудом жив остался. Однако поручика Скворцова — нет. Но признаваться в этом не стал, чтоб не обижать боевого товарища.

— А разве тебя тогда не ранили? — уточнил он наудачу.

— Ну, вспомнил, наконец. Я-то тебя сразу узнал! — Скворцов наконец выпустил Добыгина из объятий. — Что? В полиции теперь?

— Да, пришлось, — с напускной горестью сказал полковник. Служба в полиции у армейских офицеров была не в почете. — Ну а ты?

Скворцов погрустнел:

— Дальше титулярного не двинулся. Сам знаешь, одни интриганы вокруг. Пойдем, что ли, выпьем?..