Валерий Введенский - Убийца из прошлого

— Прошу извинить, — отмахнулся Дмитрий Иванович, не хотелось ему иметь дел с жидом. — Занят.

— Знаете Пузанкова?

— Кто его не знает?

— И таки да, у него бицепсы, как ствол столетнего дуба. И что? Сколько он мог заработать, выступая в цирке? Тысячу в год, максимум две. А благодаря мне заработал сотню. И теперь Пузанкову не надо выжимать десятипудовые гири и гнуть пятаки. Да уже и не сможет, грыжа у него. Однако и без гирь купается в золоте. И вы будете купаться, Дмитрий Иванович, если доверитесь мне. Всякие циркачи, карлики и бородатые женщины публике давно приелись. А вот начальник сыскной… Это нечто свеженькое. Любой месье захочет стать таким же проницательным, как вы, и купит для этого eau de Cologne с вашим портретом…

— Eau de Cologne?

— А еще мыло, пахитоски, зубной порошок. Прибавьте сюда костюмы, штиблеты, галстуки…

— Костюм с моим портретом? — пришел в ужас Кобылин.

— Нет, конечно, нет, просто такой же, как у вас. Сие называется мода. И вы благодаря мне станете ее законодателем. Однако основной доход нам принесут ваши движущиеся фотографические карточки…

— Нам?

— Разве вам не нужны деньги?

Кобылин задумался. Как баснословно разбогател на движущихся фотографических карточках Пузанков, он знал. И тоже был не прочь. Но как отнесется к подобной саморекламе начальство?

А впрочем… плевать на начальство. Если заработает сто тысяч, купит себе хорошее имение и удалится со службы.

— Нужны, конечно.

— Так я и думал. Потому привел фотографа. Снимок в вашем кабинете мы запустим первым. А через пару дней, когда «Месье Жане и сыновья» пошьют костюмы, устроим съемку в Английском яхт-клубе. Вы там состоите?

Кобылин выпучил глаза:

— Нет, конечно. Ежегодный взнос больше тысячи.

— Я все устрою, не беспокойтесь.

Последующие дни Дмитрий Иванович был занят от зари до зари. И отнюдь не службой. Утром, вместо докладов агентов, ехал завтракать в недавно открывшуюся кондитерскую, желавшую стать популярной. Потом в окружении фотографов посещал модные лавки (список их накануне давал ему Кренцель), где под вспышки магния совершал «покупки» (опять же по списку). Затем следовали обед, поездка в какой-нибудь клуб или Манеж. Вечером Дмитрий Иванович отправлялся в театр. Причем не с супругой («она не комильфо», заявил Кренцель), а с «любовницей».

— Но у меня ее нет, — признался Дмитрий Иванович, когда сие обсуждали.

— Не волнуйтесь, подберем, — заверил его жид и достал из дорогого кожаного саквояжа, с которым не расставался, пачку фотографических карточек. — Испанки публике надоели, негритянки тоже. А вот эта… эта подойдет.

Щупленькая, словно подросток, «любовница» была закутана в несколько слоев шелковой ткани, лицо ее было зачем-то густо намазано белой краской. Захлопав раскосыми глазами, девица пролепетала:

— Асука Хиросэ.

Дмитрий Иванович отшатнулся:

— За что меня отругала?

— Да не отругала, ее так зовут.

— Китаеза?

— Япошка. Самый дикий на свете народ. Никого к себе не пускают, живут на своем острове как при царе Горохе. Зато какая экзотика. Один наряд чего стоит.

— А вдруг он размотается?

Кренцель аж целоваться полез:

— Какая идея, какая идея, дорогой Дмитрий Иванович.

Лишь в пятницу Кобылин добрался до своего кабинета:

— Как дела? — спросил у помощника.

— Слава богу, без происшествий.

Начальник сыскной почесал затылок — Кренцель велел сегодня распутать какое-нибудь дело.

— Иначе публика потеряет интерес. Конечно, после конфуза в театре о вас с Асукой только и говорят. Но все-таки главное в вас — сыщик.

Потому Кобылин на службу и приехал.

— Что, совсем ничего? Может, где белье с чердака украли?

— Что вы, Дмитрий Иванович! Кто ж на такое богопротивное дело решится?

День клонился к концу, уже пора было собираться в театр, как вдруг по говорящему телеграфу пришло сообщение: «В собственной квартире в Сосновой Поляне найден труп помещика Разгуляева».

— Приготовить шар, — скомандовал Кобылин.

На сей раз летели медленно — в корзину, кроме сыскарей, набилась дюжина фотографов.

Помещик жил высоко, на двадцать втором этаже, повезло, что электрическая самодвижущаяся лестница пребывала в исправности.

— У меня все электрическое, — хвастался домовладелец, встретивший знаменитого сыщика у парадной. — Замки, плиты, батареи отопления — абсолютно все управляется электричеством.

— Но это дорого, — заметил Дмитрий Иванович.

— У нас дом для изысканной публики, которая ценит и любит комфорт. Кстати, а вы, господин Кобылин? Не желаете поселиться у нас? Чистый воздух, тишина, тщательно подобранные соседи.

Кобылин сунул ему визитную карточку Кренцеля.

Помещик Разгуляев снимал целый этаж, был женат, имел сына, держал семь человек прислуги. Но, как на грех, в момент его гибели никого из них дома не было — супруга с ребенком укатила в Москву навестить родных, слуги по этому случаю отпросились в Ульянку на ярмарку. А когда вернулись с покупками, увидели хозяина с пулей во лбу.

Оружие искать не пришлось, оно лежало на столе, за которым в момент своей гибели сидел Разгуляев. Вокруг запекшейся раны чернели следы пороха.

Дело было яснее некуда, но ради фотографов Кобылин на карачках обшарил огромный кабинет. Потом с задумчивым видом просмотрел бумаги, лежавшие перед покойным, пролистнул «Повести Белкина», валявшиеся на столе, отметив про себя, что закладка в них на произведении с символическим названием — «Выстрел». Но читать повесть не стал.

Затем, напустив подозрительность, строго опросил слуг.

— Барин с утра веселым был, — сказала одна из них, кухарка Лушка.

— С чего вдруг?

— Так Конкордия Алипиевна в Москву уехала-с.

— Они не ладили?

— С Сергеем Иудычем? Это почему? Еще как ладили. — Лушка промокнула на лице слезинку. — Но видеть обзаконенного супруга кажинный день быстро надоедает, как его ни люби. Хорошо, что мой Архип в Ярославской.

— Из дома что-нибудь пропало?

— Нет.

Дмитрий Иванович подошел к окну и отодвинул штору. За окном, несмотря на наступившую темноту, увидел натянутый канат.

— А это что? — спросил он домовладельца.

— То от люльки. Мойщик окон на ней ездит.

— Зимой?

— А как же. В моем доме окна моют круглый год.

— Но зимой сие невозможно, вода зимой замерзает.

— А мы не водой, чистым спиртом.

Из-за этого спирта допросить мойщика не удалось, лыка не вязал.

— Надышался, бедняга, — сочувственно сказал домовладелец. — Каждый день с ним такое случается. Вот такая опасная у него работа.

— Давно он у вас?

— Вы что, подозреваете его? Да как бы он смог? Поглядите внимательно, окна все заклеены.

— Полетит с нами.

У парадной толпились репортеры. Однако хвастаться Кобылину было пока нечем.