Валерий Введенский - Убийца из прошлого

— Так, один приятель.

— А ты знаешь, что он полицейский? Нашей соседки сына арестовывал.

— Ты, верно, ошибаешься.

— Ей-богу, сама видала… Что случилось, Сережа? Что ты натворил? — Наташка обняла любимого человека, прижалась щекой к его губам.

— Ничего. Правда, ничего, — отстранился от нее Разруляев.

— Не езди с ним.

— Что ты, успокойся…

— Останься…

— Я завтра, завтра приду, обещаю. Мне пора.

Наташка завыла:

— Не уходи. Умоляю, не уходи.

В квартиру на Знаменской Сергей Осипович приехал к ужину. Сняв в прихожей шубу, прошел в столовую.

От неожиданности Лушка чуть не выронила поварешку, а Ксения застыла с ложкой. Лишь Лешенька продолжал невозмутимо чавкать.

— Приятного аппетита, — пожелал всем Разруляев, усаживаясь за стол.

Опомнившаяся Лушка побежала в кухню за дополнительным кувертом, ведь по привычке накрыла на двоих: кто ж знал, что хозяин нежданно-негаданно явится в неурочное время?

— Что надо сказать? — спросил Лешеньку Сергей Осипович.

Ребенок в недоумении посмотрел на мать. Та тихонько подсказала:

— Добрый вечер, папенька.

Лешенька неуверенно повторил за ней, Сергея Осиповича он видел нечасто.

— Что случилось? — спросила Ксения.

Вместо ответа Разруляев протянул супруге газету. Ксения быстро прочла и испуганно посмотрела на мужа:

— Глава третья. А где первая и вторая?

— Выкинул.

— Андрей сильно изменил текст. Зачем? Прежний был много лучше. Скажем, в этой главе человек в ватерпруфе летал с помощью крыльев.

— В этой главе? Но Гуравицкий ее в гостиной не зачитывал. Успел прочесть только начало первой.

— Я ознакомилась с ней в рукописи.

— Когда?

— На прогулке…

— Верхом на лошади? Думаю, вы лжете, нагло лжете…

— Андрей… он подарил мне черновик, — призналась Ксения.

— Об этом не сообщали.

— Потому что это вас не касается.

— Что еще меня не касается?

Вопрос остался без ответа — в столовую вернулась Лушка. Разговор продолжился после ужина:

— Я ездил в сыскное.

— Из-за газеты?

— Да.

— Но это шутка, уверена…

— И эту шутку Гуравицкий шутит не в первый раз. За последние полмесяца троих убил.

— Не может быть. Вы что-то путаете. Андрей — благородный человек, а не убийца.

— Благородный? Изменник и бунтовщик. А теперь и криминалист. Между прочим, двоих из его жертв вы преотлично знали, Петька Пшенкин и Сенька Вязников.

— Ерунда какая. Зачем Андрею их убивать? Знать их не знал.

— Уверены? Вспомните, где ранили Вязникова.

— В Привисленском крае…

— Вот именно. Кто?

— Польские бунтовщики. Боже! Поняла. Вязников с Андреем могли столкнуться на войне.

— А в шестьдесят шестом снова встретились на станции Веребье, когда Гуравицкий приехал к нам. Вязников там промышлял извозом. Признав в Гуравицком бунтовщика, помчался к своему дружку Пшенкину, чтоб тот его арестовал.

— Тогда?.. Значит, Андрей не уехал за границу. Сидел в тюрьме. А теперь вышел…

— Вышел? Шутите? Ему бы дали бессрочную.

— Значит, сбежал. И стал мстить. Господи! Я должна ему все объяснить. Я не пойду с Лешенькой, останусь с вами.

— Нет, — Сергей Осипович вытащил из ящика стола «кольт» и продемонстрировал жене, — я сам с ним разберусь. Вы ведь знаете, как я метко стреляю. Принесите-ка черновик романа. Полиции он пригодится.

Ксения покраснела.

— В чем дело?

— У меня его нет. Я отдала его… почитать.

— Кому?

Разруляева опустила голову.

— Ну же, говорите. Или и это меня не касается?

— Одному другу.

— У вас есть друг? Что-то новенькое. Почему я о нем не знаю?

Ксения молчала.

— Значит, не друг? Любовник. И встречаетесь вы с ним по четвергам, когда якобы ходите в благотворительное общество. Так? Конечно, так, ведь по остальным дням гуляете с Лешенькой.

— Да.

— Шлюха. — Разруляев подскочил и ударил Ксению по лицу. — Дрянь.

Из губы Ксении потекла кровь.

— Идите, умойтесь, — велел ей муж. — И отправьте к вашему другу кухарку с запиской. Пусть отдаст черновик. А еще… Еще напишите, что порываете с ним.

— Собака… собака на сене…

В ответ Разруляев ударил жену еще раз:

— Заткнитесь.

Еще днем Георгий Модестович Чепурин, преподаватель русской словесности в мужской гимназии, был наисчастливейшим человеком. Но вечером… вечером пришла кухарка Ксении и принесла записку. Ужасную записку.

«Что случилось?» — повторял всю ночь Георгий Модестович. И утром не пошел на занятия, отправив дворника с известием, что приболел. А сам поехал в Знаменскую церковь — обычно там по пятницам Ксения замаливала вчерашний грех.

Увидев возлюбленного, она перепугалась, свечка в ее руке задрожала, капли воска упали на Лешеньку. Няня отвела его в сторонку, чтобы вытереть. Георгий Модестович сблизился и тихо произнес по-французски:

— Нужно поговорить.

Ксения ответила, не глядя на Чепурина:

— После службы в кофейне Пассажа.

Жизнь Георгия Модестовича не задалась с самого начала. Мать его умерла от чахотки, когда Жорику было два годика, а появившаяся после ее кончины мачеха свою ласку дарила лишь детям от предыдущего брака, которые, пользуясь ее покровительством, всячески обижали и притесняли «братика».

Когда Жорику стукнуло десять, отец отдал его на полный пансион во вторую гимназию. Эх, рано мальчишка обрадовался, что избавился от мучителей. По сравнению с мачехой и братьями гимназия оказалась адом. Каждое движение было строго регламентировано: будили всегда в одну и ту же минуту: сперва следовало надеть правый носок и только потом левый, то же самое с подтяжками — сначала правая, затем левая. Когда строем вели умываться, у каждого на левом плече лежало полотенце, а в правой руке все как один несли зубной порошок. Команды гимназистам отдавали колокольчиком. На уроке первый звонок означал: «выньте тетради и книги», по второму начиналась лекция, по третьему заканчивалась, все вставали и кланялись выходящему из кабинета преподавателю, по четвертому складывали вещи, по пятому выходили.

За порядком следили надзиратели. За малейшую провинность — положил в столовой в карман кусок хлеба или завел разговор с товарищем на лестнице — наказывали: лишали обеда, ставили на колени, секли розгами. Лишь на издевательства старшеклассников начальство почему-то смотрело сквозь пальцы.

— Показать тебе Москву? — ласково спросил Жорика в первый же день семиклассник Арзамасцев.

— Да, — обрадовался мальчик.

Его схватили за волосы и подняли вверх. Брыкаясь, Жорик задел ногой другого семиклассника, Карасева, за что тот наградил его «набрюшником» и парой «наушников».