Джулиан Барнс - Артур и Джордж

– Чего, очевидно, решили больше не делать.

– Сегодня мы думаем и рассуждаем трезво, слушая голос разума.

– И что же говорит ваш разум?

Здесь Артур обуздывает свой гнев и только позволяет себе нотки сарказма. Это лучшее, что он может сейчас сделать. Артур спокойно сидит в кресле и наблюдает, как Уилли перед ним пританцовывает и расшаркивается, как пританцовывают и расшаркиваются его доводы.

– Разум – и мой, и Конни – говорит нам то, что видят наши глаза и подсказывает совесть. Ваше поведение… бесчестно.

– И кого же оно бесчестит?

– Вашу семью. Жену. Вашу… даму. Вас лично.

– Не хочешь ли включить в этот список еще и Мэрилебонский крикетный клуб? А моих читателей? А персонал магазина «Гамаджис»?

– Артур, если вы сами этого не замечаете, вам должны открыть глаза другие.

– Что я вижу, ты вошел во вкус. Я думал, у меня появился только зять. Кто бы мог подумать, что у нас появилась еще и совесть. Оказывается, нашей семье недостает совести. Да тебя пора причислить к лику святых!

– Не нужно быть святым, чтобы сказать: ваши улыбчивые прогулки по стадиону под руку с женщиной, которая вам не жена, позорят вашу супругу и бросают тень на всю вашу семью.

– Бесчестье и боль никогда не коснутся Туи. Это мой самый главный принцип. И так будет всегда.

– Кроме нас, кто еще видел вас вчера? И что они могли подумать?

– А вы с Конни… вы что подумали?

– Что с вашей стороны это безрассудство. Что ваша дама предстает в дурном свете. Что вы пятнаете имя жены. И всей своей родни.

– Для новоявленного родственника ты на удивление хорошо разбираешься во всем, что касается моей родни.

– Наверное, мне со стороны виднее.

– Наверное, тебе не хватает преданности. Хорнунг, я не собираюсь упрощать: ситуация адски сложная. Не отрицаю. Временами это просто невыносимо. Нет нужды повторять то, что я вчера рассказал Конни. Я делаю все, что в моих силах, так же как и Джин. Наш… союз приняли и одобрили матушка, родители Джин, мать Туи, мои сестры и брат. До вчерашнего дня и ты был на нашей стороне. В чем я провинился хоть перед кем-нибудь из родных? И когда еще я о чем-нибудь их просил?

– А если ваша жена узнает о вашем вчерашнем проступке?

– Не узнает. Это невозможно.

– Вы не боитесь злых языков, Артур? Прислуга любит посплетничать. Кто-нибудь может черкнуть анонимное письмо. Или газетчики начнут распускать слухи.

– Тогда я подам на них в суд. Или своими руками прибью негодяя, который на такое осмелится.

– Это было бы еще бо́льшим безрассудством. Кроме того, анонима убить невозможно.

– Разговор пустой, Хорнунг. Ясно, что себе ты приписываешь гораздо лучшее понимание чести, нежели мне. Если появится вакансия главы семьи, я обязательно рассмотрю твою кандидатуру на эту должность.

– Quis custodiet [6], Артур? Кто еще скажет главе семьи, что он не прав?

– Хорнунг, последний раз повторяю. Я человек чести. Моя репутация и репутация моей семьи – для меня все. Джин Лекки – в высшей степени благородная женщина. У нас платонические отношения. И останутся таковыми впредь. Как муж Туи, я буду относиться к ней с уважением, пока над одним из нас не захлопнется крышка гроба.

Артур любит выражаться предельно четко и тем самым обычно сводит на нет все возражения. Он думает, что так вышло и на этот раз, но Хорнунг все еще мечется по комнате, как бэтсмен по площадке.

– Мне кажется, – отвечает он, – что вы придаете слишком большое значение характеру ваших отношений. Не вижу разницы между платоническими отношениями и какими-либо другими. В чем она заключается?

Артур встает.

– В чем разница? – ревет Артур. Ему плевать, что сестра отдыхает, малыш Оскар спит, а за дверью, возможно, подслушивает горничная. – Разница огромна! Разница между безвинностью и виной – вот что это такое!

– Не соглашусь, Артур. То, что думаете вы, и то, что думает свет, – разные вещи. То, во что верите вы, и то, во что верит свет, – разные вещи. То, что знаете вы, и то, что знает свет, – разные вещи. Честь – это не только намерения, но и поступки.

– Я не позволю читать мне нотации на тему чести, – кричит Артур, – не позволю! Не позволю! В особенности человеку, который сделал героем своего рассказа воришку.

Он срывает со стойки шляпу и нахлобучивает на голову. Что ж, так оно и есть, решает он, именно так. Свет либо на твоей стороне, либо против тебя. По крайней мере, теперь ясно, как делает свое дело ханжа-прокурор.

Вопреки этому неодобрению, а возможно, для того, чтобы доказать его беспочвенность, Артур начинает с большой осторожностью приобщать Джин к светской жизни «Подлесья». Якобы познакомился в Лондоне с милейшим семейством по фамилии Лекки; у них загородный дом в Кроуборо; сын новых знакомых Малькольм Лекки – великолепный парень, у него есть сестра по имени… как там ее зовут?.. И вскоре имя Джин начинает фигурировать в гостевой книге «Подлесья», всегда рядом с именем брата или одного из родителей. Артур не может поклясться, что его нимало не волнуют записи вроде «Малькольм Лекки сообщил, что сегодня, вероятно, заедет вместе с сестрой», но, чтобы не сойти с ума, он должен зачитывать это вслух. И всякий раз, хоть во время многолюдного ланча, хоть на послеобеденном турнире по теннису, он не до конца уверен, что держится естественно. Быть может, он проявляет чрезмерное внимание к Туи – вдруг она что-то заподозрила? Быть может, он слишком сухо и официально встретил Джин – вдруг она обиделась? Но это его трудности. Туи никогда не подает виду, если что-то не так. А Джин – храни ее Господь – ведет себя столь непринужденно и вместе с тем благопристойно, что можно ничего не опасаться. Она не ищет встреч с Артуром наедине, никогда не сует ему в руку любовную записочку. Правда, временами ему кажется, будто она нарочито с ним флиртует. Но по зрелом размышлении он приходит к выводу, что она умышленно ведет себя так, словно они и впрямь едва знакомы. Вероятно, лучший способ убедить жену, что у тебя нет видов на ее мужа, – это флиртовать с ним у нее на глазах. Если это правда, то весьма умно придумано.

А дважды в год им удается вместе выбраться в Мейсонгилл. Они приезжают и уезжают разными поездами, как гости, случайно прибывшие на выходные в один и тот же день. Артур останавливается у матери, а Джин определяют на ночлег к мистеру и миссис Денни, владельцам фермы «Парр-Бэнк». В субботу в Мейсонгилл-хаусе устраивается ужин. В доме Уоллера маменька сидит – и, видимо всегда будет сидеть – во главе стола.

Правда, ситуация теперь не так проста, как прежде, когда маменька только-только сюда переехала; хотя и в ту пору не все было просто. Дело в том, что Уоллера угораздило жениться. Мисс Ада Андерсон, дочь священника из шотландского города Сент-Эндрюс, приехала в торнтонский приход гувернанткой и, по словам деревенских сплетников, сразу положила глаз на хозяина Мейсонгилл-хауса. Она сумела его окрутить, но вскоре поняла (тут деревенские сплетники позволяют себе назидательный тон), что перевоспитать его не получится. Новоиспеченный муж не допускал, чтобы какие-то брачные узы нарушили созданный им самим уклад жизни. Если быть точным, он регулярно, как прежде, наведывается к матушке, ужинает с нею тет-а-тет, да еще повесил у задней двери ее коттеджа особый колокольчик, звонить в который дозволено ему одному. В браке у него детей нет.