Джулиан Барнс - Артур и Джордж

И он пускается в объяснения своей вовлеченности: здесь и эксперименты по обмену мыслями на расстоянии с будущим архитектором «Подлесья», и беседа с сэром Оливером Лоджем в Букингемском дворце. Артур подчеркивает научные основы и процедуры парапсихологических исследований. Он тщательно подбирает слова, чтобы это звучало солидно и без агрессии. Мало-помалу она успокаивается и от его тона, и от слов.

– Сказать по правде, Артур, Лили немного рассказывала мне о столоверчении, но должна признаться, я всегда считала, что это противоречит учению Церкви. Нет ли здесь ереси?

– Эти практики в самом деле противоречат церковным институтам. И не в последнюю очередь потому, что исключают посредника.

– Артур! Мыслимо ли так говорить о служителях Церкви?

– Но исторически сложилось именно так. Они – посредники, промежуточное звено. На ранних этапах – передатчики истины, но чем дальше, тем больше – контролеры мысли, затемнители, политиканы. Катары были на правильном пути: они шли непосредственно к Богу, минуя уровни иерархии. Неудивительно, что Рим стер их с лица земли.

– Значит, твои… можно говорить «верования» или нет?.. настраивают тебя против Церкви?

И, подразумевает она, против верующих. Против одной конкретной верующей.

– Нет, моя дорогая. Я никогда не стану отговаривать тебя ходить в церковь. Но мы движемся за пределы любых вероисповеданий. Скоро – по историческим меркам даже очень скоро – они отойдут в прошлое. Задумайся: почему религия должна быть единственной сферой мысли, где нет прогресса? Это было бы странно, да? Неужели нас вечно будут отсылать к застывшим постулатам двухтысячелетней давности? Почему люди не понимают, что эволюция человеческого мозга неизбежно влечет за собой расширение взглядов? Несформированный ум предполагает несформированную идею Бога, но кто может поручиться, что наш мозг сформировался хотя бы наполовину?

Джин молчит. Она считает, что застывшие постулаты двухтысячелетней давности верны и им надо следовать; а еще – что мозг, конечно, развивается и служит залогом многочисленных научных открытий, но душа, искра Божия – это нечто совершенно особое и неизменное, не подверженное эволюции.

– Помнишь, я когда-то судил конкурс силачей? В Альберт-Холле. Победителем тогда стал некий Мюррей. Я шел за ним в ночи. Он еще держал под мышкой золотую статуэтку. Самый сильный человек во всей Британии. И все же он заплутал в тумане…

Нет, метафора – неверный подход. Метафорами живут официальные религии. Метафора – это подтасовка.

– Мы, Джин, занимаемся очень простым делом. От великих религий мы берем самую суть, которая представляет собою жизнь духа, и делаем ее более зримой, а оттого более понятной.

Для нее это слова искусителя; в ее тоне начинает сквозить резкость:

– За счет сеансов и столоверчения?

– Для непосвященного, готов признать, это выглядит странно. Точно так же, как все обряды твоей Церкви показались бы странными случайно заглянувшему в храм зороастрийцу. Тело и кровь Христовы – на блюде и в чаше: он бы подумал, что это форменное надувательство. Религии – все религии – увязли в ритуалах и деспотизме. Мы не говорим: приходи к нам, молись вместе с нами, следуй нашим предписаниям, и, возможно, когда-нибудь наградой тебе станет вечная жизнь. Так торгуется продавец ковров. А мы покажем тебе сейчас, при жизни, реальность некоторых паранормальных явлений, которые продемонстрируют физическую победу над смертью.

– Значит, вы не верите в возрождение тела?

– В то, что мы ложимся в землю, гнием, а потом вдруг возвращаемся целыми и невредимыми? Нет. Тело – это шелуха, оболочка, которую мы сбрасываем. Истина заключается в том, что после смерти некоторые души какое-то время блуждают в темноте, но это происходит лишь по той причине, что они не готовы к переходу на оборотную сторону. Подлинный спирит, которому свойственно понимание процесса, совершит этот переход легко и безболезненно. И быстрее приспособится к общению с миром, который он покинул.

– Ты видел это своими глазами?

– О да. И надеюсь, что с углублением понимания буду видеть это гораздо чаще.

По спине Джин пробегает внезапный холодок.

– Надеюсь, дорогой Артур, ты не метишь в спириты.

Перед ее мысленным взором возникает любимый муж в обличье престарелого мошенника, впадающего в транс и бормочущего на разные голоса. А новую леди Дойл будут называть женой мошенника.

– О нет, я не наделен такими способностями. Истинный медиум – очень и очень большая редкость. Зачастую им оказывается скромный человек из низов. Такой, например, как Иисус Христос.

Джин пропускает это сравнение мимо ушей.

– А как же нравственность, Артур?

– Нравственность незыблема. То есть подлинная нравственность, та, что имеет в своей основе человеческую совесть и любовь к Богу.

– Речь не о тебе, Артур. Ты понимаешь, что я хочу сказать. Если у людей – у простых людей – не будет Церкви, которая учит их, как поступать, то они вернутся к звериным мерзостям и своекорыстию.

– По-моему, это вовсе не единственная альтернатива. Спиритов, подлинных спиритов, как мужчин, так и женщин, отличает высокий уровень нравственности. Могу привести примеры. И нравственность их определяется тем, что они стоят ближе других к пониманию духовной истины. Если простые люди, о которых ты говоришь, непосредственно приобщатся к миру духов, если поймут, как он всегда к нам близок, то звериные мерзости и своекорыстие утратят свою притягательную силу. Сделай истину наглядной – и нравственность будет сама себя оберегать.

– Артур, не так быстро, я за тобой не успеваю. – Если точнее, Джин чувствует близкую головную боль и даже опасается приступа мигрени.

– Конечно, конечно. Спешить некуда – у нас вся жизнь впереди. А потом мы останемся вместе на веки вечные.

Джин улыбается. Хотелось бы ей знать, что будет поделывать Туи, когда они с Артуром останутся вместе на веки вечные. Впрочем, от этого вопроса никуда не деться, к кому ни обращайся – хоть к Церкви, хоть к этим низкородным спиритам, которые так пленили ее будущего мужа.

У Артура голова не болит. Жизнь налаживается: вначале дело Эдалджи, теперь внезапный интерес Джин к глубинным, поистине важным материям. Пройдет совсем немного времени – и жизнелюбие вернется к нему в полной мере. На пороге он обнимает свою бессменную подругу и впервые со дня смерти Туи ощущает у себя реакцию будущего жениха.

Артур приказал кэбмену остановиться у старой арестантской тюрьмы неподалеку от гостиницы «Белый лев». Гостиница находилась как раз напротив ворот Грин-Холла. Тактика эта – прибыть пешком – была выбрана им инстинктивно. С саквояжем в руке он проследовал по ведущей слегка в гору от Личфилд-роуд подъездной дороге, осторожно ступая кожаными туфлями по гравию. Когда впереди показался освещенный косыми лучами предзакатного солнца дом, Артур отступил в тень какого-то дерева. Почему-то архитектура, в отличие от физиологии, не спешила раскрывать свои тайны последователю доктора Джозефа Белла. Итак: особняк постройки, видимо, двадцатых годов девятнадцатого века; побеленный; фасад в псевдогреческом стиле; внушительный портик с двумя парами ионических колонн без каннелюр; по три окна с каждой стороны. Три этажа… впрочем, на пытливый взгляд Артура, третий этаж вызывал некоторые подозрения. Да, будь сейчас здесь Вуд, можно было бы поспорить с ним на фору в сорок очков, что за шеренгой из семи мансардных окон никакой мансарды нет – это просто архитектурная уловка, зрительно добавляющая особняку высоты и солидности. Но эта обманка, вполне возможно, и не была задумана нынешним владельцем. Вглядываясь с правой стороны в прилегающую к дому часть усадьбы, Дойл различил заглубленный розарий, теннисный корт и беседку с двумя молодыми привитыми грабами по бокам.