Владимир Апаликов - И Аз воздам

— Имеются. Только попрошу не тыкать. Поскольку я жена господина Вартбурга, то являюсь графиней, по рождению — княгиня Шаховская.

— Вот оно как! — удивился милиционер. — Да тут целый выводок буржуев. А ты, тётка… то есть, вы, тётка, граф или князь? — обратился он к Шаховской.

— Я — княгиня, — опасливо, но не теряя достоинства ответила та.

— Прямо и боюсь вас потревожить, ваше сиятельство, но позвольте и ваши документики.

Александра Александровна подошла к комоду, достала бумаги, перетянутые резинкой. Старший принялся за чтение.

— Выходит, вы у нас, гражданка Шаховская, находишься под охраной советской власти, — сказал он, возвращая бумаги. — Муж ваш, значит, учебники истории писал. То-то, я слышу, фамилия знакомая. Учился, знаю. Ладно, живи покуда. А вы, — повернулся к Вартбургам, — собирайтесь, поедете с нами.

Мария выступила вперёд, готовая протестовать, но граф мягко взял её за руку, сказал по-немецки:

— Не стоит, Мари. Всё будет хорошо, всё выяснится.

Мария шагнула к нему, прижалась, к тётушке обратилась по-французски:

— У меня в сумочке — визитная карточка. Владимир Игнатьев. Сейчас же позвони ему, сейчас же. Объясни всё.

— А ну, прекратить не наш базар, — прикрикнул милиционер. — Говорить только на русском. И тогда, когда я разрешу. Одевайтесь, графья недорезаные!

В коридоре процессию встретил радостный Евссев. Пританцовывал даже. Так и проводил до двери, пританцовывая. Обернулся к Шаховской:

— Взяли голубчиков, не успели подорвать могущество родной Республики Советов. Вот жаль только, что тебя не взяли. Это они в гуще страстной работы недоработали. Ничего — доработают, придёт и твой черёд.

— Вилор Ананьевич, мне нужно срочно позвонить, — сказала княгиня, пропустив его угрозы мимо ушей. — Принесите, пожалуйста, телефон. Вот вам 15 копеек.

— Революция не продаётся, — гордо ответил Евсеев, отвёл протянутую ему руку. — За пятиалтынный яйцами вон позвони об угол, — хихикнул довольный собой. — Если найдёшь их у себя.

— Вы хам и подлец! — покраснев сказала Шаховская. — Меня ваши оскорбления не трогают. Но ведь вы же лишитесь дополнительного заработка.

Вилор задумался.

— Я очень прошу вас, Вилор Ананьевич! — грубость и в самом деле не задела Александру Александровну. — Хотите 20 копеек? Даже — 25?

— Рупь хочу! — мстительно сказал Евсеев. — Поняла?! Рупь давай! И ещё спасибо скажи.

— Ты спасибо скажи, что сейчас не 18-й год на дворе, — следователь был даже добродушен, его ни капельки не задели обвиняющие протесты красивой иностранки. — А то бы шлёпнули на месте, понимаешь, как врага трудящихся.

— Меня уже шлёпали, — сказала Мария.

— И как?

— Не очень, как видите.

— Так это мы моментально поправим, понимаешь.

В допросной всё было намеренно убогим, гнетущим. Наверное, так и было задумано, чтобы воздействовать на приводимых сюда. Голые стены без обычных плакатов, зовущих и призывающих; чернильница, бумага — на столе, рядом — стул с прямой деревянной спинкой; у стены — ещё два таких же стула. И — всё.

Граф, молча, сидел на стуле у стола. Мария стояла за ним, опустив руки на плечи мужа, горячо выговаривала следователю. Тот пропускал её гневные тирады мимо ушей, вежливо попросил Марию присесть и не отсвечивать перед столом.

— А ты-то чего молчишь? Не гневаешься, понимаешь? — обратился он к графу.

— Зачем выговаривать лишние слова? — ответил тот. — Я уверен — очень скоро всё разъяснится.

— Ну а всё-таки, зачем ты к нам пожаловал из своей Германии? Страна — конечно, дружественная, но ведь всё-таки капиталистическая, — следователь блеснул знанием международной конъюнктуры. — Должна же у тебя быть какая-то цель, понимаешь?

— Цель, безусловно, имеется, — спокойно сказал граф, — но я не имею права говорить об этом с посторонними людьми.

— Но-но, кто это тут посторонние? — обиделся следователь, — Я — представитель рабоче-крестьянской власти, имею все полномочия. Так что, не надо мне, понимаешь… А то ведь у нас живо, — вдруг шарахнул кулаком об стол, заорал оглушительно. — К кому приехал, морда вражья? Цель приезда? Отвечать! — и тут же вернулся в спокойный тон. — Может, у нас кто слово о тебе замолвит? Кто?

— Господин Радек или господин Сталин, — сказал граф, оставшийся совершенно спокойным.

— Ктооо? — глаза у следователя полезли на лоб.

— Наконец, господин Бухарин.

Последняя фамилия, кажется, окончательно добила следователя. Он только переводил взгляд с графа на Марию, не в силах что-то выдавить из себя.

Дверь резко распахнулась, шарахнув в стену круглой ручкой. В комнату впал Игнатьев, а с ним, будто шагнувший из ноябрьской ночи 1917 года, тот начальник патруля. Только сейчас он был не в шинели, а в распахнутой кожаной куртке, краснел орден на гимнастёрке. Из-под папахи выглядывал завиток волос, будто приклеенный ко лбу.

Владимир тотчас кинулся к Марии. Кажется, хотел даже пасть на колени. Весь вид его выражал крайнее отчаяние.

— Простите, Машенька, просто простите, не взяли во внимание бдительность наших граждан, — оборотился к графу. — Произошло крайне досадное недоразумение, господин фон Вартбург, я прошу прощения за моих товарищей, вам будут принесены официальные извинения, виновные понесут соответствующее наказание.

Мария смотрела и смотрела на выходца из ужаса давней ночи. Тот, заметив проявленный интерес, приосанился, крутанул усы, также начал рассыпаться в извинениях. Подошёл к графу, протянул широкую ладонь.

— Я начальник данного районного отделения Семён Савенко.

— Очень приятно, — деликатно сказал граф — Меня зовут Альберт фон Вартбург. Это есть моя жена Мари фон Вартбург. Мы не имеем к вам претензий. И не следует никого наказывать, я вас прошу.

— Спасибо, что не сердитесь. Ведь не сердитесь, а? — он всё заглядывал в глаза Вартбургам, сделал даже попытку поцеловать руку Марии, но рука резко отдёрнулась. — Пойдёмте, господа хорошие, пойдёмте отсюда. Может быть, заглянем ко мне в кабинет, а? Чайку там, а? Покрепче чего найдём. Покушаем, а?

Мария молчала. Граф же, взглянув на неё, решительно отказался, сославшись на то, что дома ждёт и волнуется тётушка.

Широкий длинный коридор был пуст. Кое-где из дверей высовывались головы, тут же прятались обратно. На стенах, выкрашенных казённой зеленью, висело множество плакатов, транспарантов, все они объединялись темой предстоящего празднования 10-й годовщины революции. Начальник отделения явно гордился своей наглядной агитацией.

— А вот гляньте, что мои орлы придумали, — он остановился перед большой картой в простенке под цветным портретом Ленина. Ниже был прикреплён большой штурвал. Савенко взялся за ручки, закрутил — на карте начали поочерёдно вспыхивать разноцветные огоньки. В такт им замигал Ленин на портрете. Из репродуктора грянула мелодия Интернационала.