Вячеслав Каликинский - Агасфер. В полном отрыве

– Ладно, придурок. Рули, да поживее! Знаешь, где это? Можешь включить прожектор: они все равно узнали о слежке!

– Так точно, Мори-сан!

Автомобиль с ревом понесся по ночным улицам. На авеню Эдуарда VII Мори велел сбавить ход, и, заметив двух полисменов, притаившихся в подворотне, выскочил на ходу с револьвером в руке.

– Это вам было велено следить за рикшей? – обрушился он на полисменов.

– Да, сэр, – неторопливо ответил бородатый капрал-сикх в традиционной чалме.

– Автомобиль тут подъезжал?

– Да, сэр… А почему у вас в руках оружие? Это запрещено постановлением муниципалитета, сэр, – также неторопливо ответствовал индиец.

– Что тут произошло? – не обращая внимания на замечание, продолжал допрашивать Мори.

– Из автомобиля вышел человек, сел в коляску рикши, и они уехали в тот переулок, сэр. Если вы не спрячете оружие, мы будем вынуждены задержать вас и составить протокол, сэр…

Не обращая на полисменов внимания, Мори прыгнул в автомобиль.

– Включай прожектор, кусотаро ! – заревел он. – Гони в этот переулок, живо!

Рикша не успел пробежать и квартала, как сзади появилось яркое пятно света и послышался нарастающий рев мотора. Агасфер обернулся: убегать не имело смысла.

– Дзи, высади меня возле тех ящиков! – крикнул он рикше. – А сам беги до первого перекрестка, сверни налево и жди меня там.

Притаившись за ящиками, он достал браунинг, и когда автомобиль надвинулся вплотную, открыл огонь. Разбив пулей прожектор, он перевел прицел пониже и выстрелил еще четыре раза. Автомобиль завилял и с грохотом врезался в стену дома. Агасфер, не покидая своего убежища, ждал. Оглушенным ударом пассажирам потребовалось около минуты, чтобы начать выбираться из изувеченного авто. Послышались голоса: говорили и ругались по-японски.

Агасфер насчитал три тени: патронов у него осталось столько же. Ругая себя за то, что не захватил запасную обойму, он ждал приближения противника, чтобы стрелять наверняка.

Наконец, начальственный голос приказал кому-то взять фонарики и осмотреть все вокруг. Две смутные тени двинулись вперед, светя впереди тусклыми пятнами света. Дождавшись, когда японцы приблизились почти вплотную, Агасфер выстрелил два раза. Один из преследователей молча свалился на землю, другой заорал и пополз обратно к автомобилю. Агасфер выстрелил еще раз, и раненый ткнулся лицом в землю.

В наступившей тишине послышался громкий топот: последний из преследователей бежал назад, к смутному мареву огней Британского сеттльмента. Агасфер не стал его догонять, а с такой же прытью бросился в другую сторону. Найдя рикшу, он приказал:

– Дзи, провези меня мимо моего бординга. Я хочу поглядеть на нищего, на которого наступил три часа. Мне не понравилось, как он ощупывал мои ноги…

– Да, господин…

Однако переодетому соглядатаю в эту ночь повезло. Выпросив-таки у хозяина зеленной лавки порцию опия, он забрался в щель между зданиями и блаженствовал в сладкой мути своих видений…

Чувствуя, что просто не в силах лезть обратно по пожарной лестнице, Агасфер разулся у подъезда и поднялся на второй этаж в носках. Бесшумно открыл дверь, ожидая услышать храп корейца Матвея. Однако тот не спал. Приникнув к самому уху Агасфера, он встревожено прошептал:

– Звонил телефон. Два раза. Вероятно, проверяли – дома ли вы?

– Я погну молоточек звонка и скажу, что ничего не слышал…

Кореец покачал головой:

– Звон слышали соглядатаи из соседней квартиры. И вы вернулись из ресторана не настолько пьяным, чтобы свалить свой крепкий сон на желтое вино. Надо придумать что-то еще…

Подумав, Матвей вынул из своего мешка нечто похожее на флейту, длинную иглу и два бурых комочка.

– Это опий и трубка курильщика. Пробовали когда-нибудь опий?

Агасфер отрицательно покачал головой.

– Тогда просто сожгите один из кусочков, чтобы в доме остался характерный запах. Раскалите его на огне и вложите в чашечку. А я должен уходить: скоро будет светать… Прощайте, господин Берг…

Санкт-Петербург – Витебск

6 июля 1905 года дебаркадер Варшавского вокзала Северной столицы России был необычайно заполнен – несмотря на полицейское оцепление. Чиновный Петербург, блестя эполетами и разноцветьем мундиров, провожал в Америку русскую делегацию, где ей предстояла жесткая дипломатическая схватка с японцами на мирных переговорах в мало кому известном Портсмуте.

Обычных пассажиров Берлинского экспресса допускали сюда только по предъявлению железнодорожных билетов; их провожающие, несмотря на все протесты, были оставлены за шеренгой полицейского оцепления.

Делегация занимала прицепной вагон 1-го класса, возле которого стояло дополнительное оцепление, состоящее из чинов железнодорожной жандармерии. Здесь билетов и пропусков не спрашивали: цепь молча и почтительно размыкались перед знакомыми всей России лицами и столь же молча смыкались перед отчаянными корреспондентами самых крупных газет, сумевших «просочиться» сквозь первую преграду, а также перед чиновной «мелкотой» V–XIV классов Табеля о рангах.

Полковнику Лаврову очень хотелось в то утро тоже быть на вокзале. Разумеется, не тщеславия ради – а дать последние наставления подпоручику Новицкому, уезжавшему с делегацией инкогнито. Подпоручик занял место прежнего секретаря главы делегации, председателя Комитета министров Сергея Юльевича Витте. Однако Лавров понимал, что его появление на вокзале немыслимо: присутствие на дебаркадере начальника Разведочного отделения Генштаба вызвало бы множество недоуменных вопросов и кривотолков.

Сам Андрей Новицкий с большим энтузиазмом, ни секунды не размышляя, откликнулся на предложение своего шефа совершить поездку в Америку в качестве тайного телохранителя Витте. Это было для молодого офицера первым настоящим заданием – не говоря уже о самой возможности посетить Европу и Америку. С неудовольствием отмечая прямо-таки мальчишескую радость подпоручика и его возбуждение предстоящим «приключением», Лавров постоянно спрашивал сам себя: не совершает ли он ошибку, отправляя «зеленого» офицера в крайне опасную командировку?

Даже если присутствие в поездке телохранителя окажется перестраховкой, раскрытие инкогнито Новицкого могло иметь следствием серьезные неприятности и лично для начальника РО. А уж если с подпоручиком что-нибудь (тьфу-тьфу-тьфу!) случится, это будет означать не только крест на карьере полковника, но и тяжкое бремя на его душу. Не кому-то, а ему, Лаврову, предстоит сообщить стареньким родителям Новицкого (тот был единственным сыном, поздним «зимним цветком») неприятную или совсем страшную весть.