Ирина Потанина - Смерть у стеклянной струи

— До отъезда? — Ирина удивилась, но тут же со свойственным ей эгоизмом истолковала Ларочкину мысль по-своему: — Почему ты так уверена, что я уезжаю? То есть по планам мы действительно должны были завтра покинуть Харьков. Но ведь все вместе, понимаешь? А теперь спешить некуда. Или есть куда, я уже не понимаю. Я не могу решить, уехать или нет, и значит, буду придерживаться уже намеченного плана. Вернее, перенамеченного заново. Вчера я уговорила руководителя делегации в память о Ярославе продлить командировку и остаться всем тут, пока убийцу не найдут. Нельзя же уезжать, оставив тело Ярослава тут. А следователи его пока не… ну… не отдают. Значит остаемся. Но так рискованно… Мне страшно. Нет, все же уезжаем… Я немедленно скажу, что передумала и надо уехать. Правильно? — Разговаривала она явно сама с собой, но Ларочка решила вмешаться.

— Ты говоришь так, будто нездорова. Или сосредоточься и все четко объясни, или давай спишем все на переутомление, и ты пообещаешь, что станешь разбираться с этой путаницей, только когда отдохнешь.

— Решение-то я должна принять сейчас! — вздохнула Ирина с явным отчаянием в голосе. — Но если сосредоточиться, то оно очевидно. Но ведь помимо всего прочего еще важно, что пристальное внимание нашей делегации ускорит дело. Наших у вас ценят. Хотя без Ярослава, наверное, уже и не так сильно. — Тут она сменила тональность и повторила нараспев: — Бе-ез Яро-слава… Дикость какая-то! Никак не могу поверить, что это случилось…

— Сочувствую, — осторожно подала голос Ларочка.

— Только больше не расспрашивай, — резко перебила Ирина. — Я попросту не справлюсь отвечая. Прости. Я соберусь с духом и все тебе расскажу. Кому как не тебе можно раскрыться?

Морской скривился от презрения к себе. Горленко был бы счастлив! Его посланник, мол, не только сам пришел просить откровенного разговора, но и не гнушается подслушивать чужие беседы… Но что же делать? Выйти из-за колонны — значит показать, что ты стоял в засаде. Удалиться — слишком рискованно: кто знает этих сплетниц, может, сначала не заметили, а на любое новое движение отреагируют. Вот незадача! Он продолжал стоять как истукан, изображая прилипшего к колонне идиота.

— Расскажи лучше побольше о себе, — просила в это время Ларочку Ирина. — Или опять про Леночку… Ты так чудесно говоришь о ней, я таю…

Своих детей у Ирины быть не могло по медицинским причинам. Она не признавалась, но, конечно, переживала. Как грубо и глупо в этой ситуации вела себя Лариса, хвастаясь Еленой! Морскому немедля захотелось отчитать дочь за бестактность. Что было, в общем-то, смешно, с учетом его нынешнего куда более неприличного поведения.

— А лучше, — не унималась Ирина, — опиши-ка мне Олега. Насколько он похож на твоего отца? Такой же пижон или скромняга? Ты в детстве заявляла, что выйдешь замуж только за Морского. Помнишь?

— Не помню, — призналась Лариса. — Мне говорили, что я была умненькой, а выходит, нет… — Снова раздался приглушенный смех. — А про Олега и не знаю, что сказать. Мы вместе счастливы. Надеюсь, так будет и дальше. Но начиналось все, конечно, со скандала, — по тону чувствовалось, что Ларочке нравится это вспоминать. — Познакомились мы в гостях, причем нас все друзья давно уже настойчиво хотели видеть парой, потому при мне все беспрерывно говорили об Олеге, а при нем — обо мне… В общем, еще до встречи мы друг другу изрядно надоели.

Морской затаил дыхание, осознав, что не знал эту историю. Причем не потому, что дочь что-то скрывала — просто он сам ни разу не спросил.

— Я к тому времени три года, как оплакивала Митю — свою первую настоящую любовь, — продолжала Лариса. — Думала, никогда не справлюсь с горем. Жених-не жених — не важно. На самом деле я и не знала его толком. Хотя в любви друг другу признавались… Он был приписан к восстановителям Харькова, но в 44-м их внезапно отправили на фронт. И… похоронка. Вокруг таких историй очень много, и я, конечно, понимала, что негоже уподобляться мрачным вдовам, — Лариса допустила очередную бестактность, но снова не заметила, — и ставить крест на будущем. Но поделать ничего не могла. Злилась ужасно, когда в институте политрук твердил: каждая советская женщина обязана создать ячейку общества, родить советскому народу новых граждан… Далее по тексту. Ты знаешь наверняка, что они там говорят, — у них у всех одно и то же в методичках…

— Не знаю, — поправила Ирина. — Но и не удивлена.

— Ах да, — опомнилась Лариса. — Все время забываю, какая пропасть между нами… Короче, я была совсем дикарка и ненавидела заранее любого, с кем меня хотели познакомить подруги. А они у меня очень активные. Так что со временем, можно сказать, я возненавидела весь род мужской. По крайней мере холостую его часть. Олег тогда только пришел с фронта. Его жена погибла в оккупацию. И он терпеть не мог вертихвосток, которые пытались заставить его забыть свою потерю. Зато его друзья только и делали, что пытались вернуть его к жизни… — Лариса ненадолго сбилась с мысли.

— Могу вообразить! — не к месту добавила Ирина, и по тону Морской понял, что мыслями она сейчас совсем не здесь.

— В итоге нас все же познакомили, — Лариса, кажется, почувствовала, что слишком долго говорит о себе, и скомкала остаток разговора. — Я дерзила, он осыпал меня холодным презрением. Так все и началось.

— А дальше?

— В том же духе… Общение превратилось в странный поединок — кто кого больше невзлюбил. А мы стали видеться подозрительно часто, думаю, не без вмешательства окружающих. Я даже просыпалась среди ночи и вскакивала записать, что едкое скажу ему при встрече. А он потом признался, что однажды гнался за трамваем, в который я зашла, чтобы в него ворваться и сказать, что он уже устал повсюду на меня натыкаться… Когда мечтающие нас объединить любопытные друзья все же сообразили хоть на миг оставить нас наедине, мы уже были по уши влюблены и, не имея зрителей для бравад, наконец объяснились. — Лариса снова замялась. — Пожалуй, хватит обо мне. Ты уже собралась с духом?

Ирина промолчала.

— Послушай, — посерьезнела Лара. — Все это выглядит немножко странно. Ты сказала, что не можешь говорить внутри гостиницы. Что хочешь быть уверена в отсутствии вокруг лишних ушей. Мы вышли. Но ведь ты мне по существу так ничего и не сказала. Все светские темы мы уже исчерпали, а ты так и не объясняешь суть своей просьбы….

Ах, ну конечно, просьба! Морской, выходит, не ошибся, когда решил, что Ирина позвала Ларочку для какого-то одолжения, а вовсе не из-за теплых чувств к дочери бывшего мужа.

— Да, не объясняю, — вздохнула Ирина. — Все слишком сложно… — Тут она явно приняла решение, и было оно, кажется, не в пользу откровений с Ларой. — Мне что-то зябко, — выдала вдруг. — Ну их, эти уши! Больших секретов у меня нет. Только терзания, а в них никто мне не поможет. И просьба несерьезная. Так, мелочь. Вернемся? Выпьем еще кофе в ресторане? Давай, пошли скорее!