Ирина Потанина - Смерть у стеклянной струи

Дверь хлопнула, и Морской застыл в нерешительности. Идти за ними? Но зачем? Ирина уже нашла себе поддержку и опору. И Галочке, и Коле можно будет честно сказать, что чуда не случилось: Ирина была не одна, и затевать разговор бессмысленно.

— Ну, значит не судьба! — шепнул Морской, активно убеждая самого себя, что даже рад подобному стечению обстоятельств. Резко развернувшись, он прошмыгнул мимо центрального входа в гостиницу и лишь напротив старейшего в городе, да и во всей Восточной Европе, кинотеатра, принадлежавшего некогда легендарным братьям Боммер, перестал прятать лицо в воротник и спокойно пошел к трамваю.

Примерно в это же время Коля Горленко обедал с женой. Была у них со Светой такая добрая традиция: если один по делам должен был оказаться возле места работы другого, поездку обязательно подгадывали под перерыв и шли в столовую, как парочка влюбленных. В этот раз Светлану — как опытного работника библиотеки им. Короленко — отправили в недавно открывшийся возле Колиного управления филиал отдела детской книги. Для обучения сотрудников, как водится.

— Ну, то есть это только в командировочном написано: «Для обучения», — рассказывала Света, ловко передвигая и свой, и Колин поднос ближе к кассе. Очередь была довольно плотной, и Горленко с его комплекцией, чтобы подобраться к перилам для подносов, пришлось бы оттолкнуть пару слишком голодных и рвущихся к кассе граждан. Света толкаться не разрешала и, ловко проныривая туда-сюда под чьим-то локтем, то говорила с мужем, то руководила наполнением тарелок у линии раздачи. Желтые короткие кудри мелькали, словно кто-то играл в настольный теннис одуванчиком. — На самом деле, — продолжала разговор она, — в этой библиотеке и без меня все грамотные. Помогаю чем могу, но это именно помощь, а совсем не просветительство. Все утро клеили кармашки на вновь прибывшие книги. И отгадай, из чего их нынче предписано делать? Из продовольственных карточек на 1948 год! Такая радость сразу накатила! Ведь на весь Союз их печатали, на много лет. Думали, до конца пятилетки страна не оправится, а мы так быстро голод победили, что карточки уже в 47-м отменили. Помнишь? И вот теперь — не пропадать же бланкам — они в библиотеках пригодились, причем для добрых, с голодом не связанных целей. Хорошо же?

Параллельно Света расплачивалась на кассе — за Колину порцию талоном, который выдавали служакам, а за свою — наличными, конечно, без второго, только суп и компот, но всё равно — не без вздоха сожаления.

— Иногда можно и попировать, да?

Коля не имел права говорить в общественном месте о деле Гроха, а ни о чем другом думать сейчас не мог, потому слушал вполуха. Сказал только, когда встали за столик, что уйти от расследования не получилось, и значит теперь начнутся жаркие денечки.

Библиотечный карман из не пригодившихся продовольственных карточек на 1948 год. Фото современное, книга 1948-го года издания из архива ЦДБ Холодногорского района Харькова

— Ты снова говорил с Морским? — обрадовалась Света. — Ну и что, что лишь по делу! Это все равно большой прогресс. Так и подружитесь опять.

— Еще не хватало, — фыркнул Николай. — Чтоб он потом опять ни с того ни с сего меня последними словами обзывал? Нет! Теперь только официальное общение.

— Ой! — вскрикнула вдруг Света. — Смотри, кто здесь!

В столовой, растерянно оглядывая очередь, стояла Ларочка Морская. Решив, похоже, не занимать, она подошла к отделу «Соки-воды», заказала стакан томатного сока, взяла щепотку соли из общего граненого стакана на прилавке, насыпала себе… и только тут заметила Горленко.

— Иди к нам! — махала руками Света. — Лара, я так рада встрече! Я слышала, что ты переезжаешь, и даже попрощаться не зашла.

— Я собиралась! — Лариса подошла и, как всегда при встрече, обнявши Свету, уткнулась ей в плечо. Давным-давно для этих ритуальных приветственных объятий Ларочке приходилось вставать на цыпочки, а Свете — наклоняться. Сейчас же было все наоборот.

— Коля, привет! — улыбнулась Лара.

Николай понял, что забыл поздороваться, и быстро закивал. Наверное, очень глупо. Вот уже год, общаясь с Ларочкой, он опасался, что его заподозрят в ухудшении отношений из-за ссоры с Морским, потому вечно выглядел нелепо.

— Как дела? Как дети? — продолжала тормошить его Лариса.

— Один — вот так, — Коля привычно показал ладонью рост Вовчика чуть ниже уровня своей подмышки и переместил руку ближе к бедру: — Другая — где-то так.

— Понятно, — натянуто улыбнулась Ларочка. — А ты что настолько серьезный?

— Работа такая, — ответил он. — А ты? Вошла сюда расстроенная, я видел. Что-то случилось?

— Да, всякое, — Лариса отмахнулась. — Я только от Ирины. Так печально — она страдает, но не может поделиться. А из-за того, что держит все в себе, страдает еще больше. Не потому что у нее какие-то секреты, не думайте! Ей просто очень больно. Я как могла ее пыталась расшевелить, рассказывала всякие глупости, шутила… Она то реагирует, то впадает в прострацию. Это очень тяжело, когда близкие умирают. Тем более так…

Все трое помолчали. Женщины — из сострадания к подруге и уважения к погибшему. А Коля, если честно, выжидая, не добавит ли Лариса что-нибудь еще о разговоре: для следствия могла быть полезной любая мелочь.

— И этот переезд! — переключилась Лара. — Он меня доконает! Бумаги дооформила, но теперь борьба с вещами. Одни надо купить, чтобы прибыть на Север хоть немного подготовленными, другие, соответственно, продать. Но как назло все это так непросто! — Она грустно отпила свой сок. — Мы с Олегом все утро пытались пристроить саксофон, гитару, графин и вазочки. Все остальное разобрали друзья, а тут — простой. В комиссионках нужно ждать целую вечность, пока найдется покупатель, а перекупщики — сплошные шарлатаны, скупают за копейки. На базаре хоть с вазочками повезло — женщина взяла маме на подарок. И графин один мужик договорился вечером посмотреть, благо живет недалеко. Но саксофон и гитара! Они не то что прочая мелочь — ценные и очень любимые. И видно, не хотят нас покидать. Мы тоже ни за что с ними не расстались бы, но деньги, как известно, разлучают. — Она посмотрела на Свету умоляющим взглядом: — Прости меня, Светланка! Я потому не захожу прощаться, что, видишь, только жаловаться на жизнь сейчас и могу.

— Вообще-то это не совсем законно, — заметил Коля. — Нет, не жаловаться, а продавать вещи частным образом!

— Ой, Коля, брось! — зашикали Света с Ларисой. — Все так делают! Жить ведь как-то надо…

— Мы же не в промышленных масштабах, — оправдывалась Лара. — Ты б видел, что другие продают! Один мужик, вон, распахнул пиджак, а там нашивки, и на них висит всего видимо-невидимо. И ордена, и ситечки для чая, и зеркальце. Даже мужские наручные часы, причем трофейные. Написано Cartier, но, конечно, это подделка. Хотя по виду очень изысканные. Циферблат такой аккуратный — прямоугольник с закругленными углами. Сразу видно — вещь! Сказал, что настоящие и работают, но ясно, что какой-то подвох есть. Будь настоящие, он бы стал миллионером! Я даже хотела спросить, сколько стоят и нельзя ли поменять на саксофон, но Олег отговорил. И правильно. Ведь наверняка обман. И до часов ли нам сейчас!