К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

Уильям серьезно кивнул:

— Да. Я и не предполагал, что дело зайдет так далеко.

— И я тоже. — Я с любопытством огляделся. — А зачем все тут собрались?

— Разве вы не знали? Когда король в своей резиденции в Уайтхолле, в воскресенье по утрам он устраивает торжественное шествие в церковь.

— Вместе с королевой?

— Да. Смотрите.

И я увидел, как из богато разукрашенной двери, ведущей в помещение королевской охраны, вышли несколько стражников и выстроились в линию. Потом появился другой отряд — королевских телохранителей в своих черных с золотом мундирах и с алебардами. За ними показался король. Поскольку он был ближе ко мне, чем шедшая рядом с ним королева, я лишь мельком заметил Екатерину по другую сторону этой огромной туши — мелькнуло ее яркое платье. Все, кто был в шапках, сняли их, и толпа издала приветственный рев.

Я взглянул на Генриха. Сегодня он был в официальном пышном наряде — длинной шелковой мантии кремового цвета, с куньим мехом на широких подбитых плечах. Он казался чуть менее ожиревшим, и я гадал, насколько справедливы слухи, что нашего монарха затягивают в корсет, когда он появляется на публике. Огромные перевязанные ноги правителя были обтянуты черными рейтузами. Он двигался очень скованно, опираясь одной рукой на толстую трость с золотым набалдашником, а другой на телохранителя.

Генрих обошел двор, обернулся, чтобы улыбнуться толпе, и приподнял свою черную шапку, усыпанную мелкими бриллиантами. Однако я заметил, как плотно сжаты его губы, и увидел выступивший на красном лбу и щеках пот. Я мог лишь восхищаться мужеством короля: не так-то просто в его положении по-прежнему появляться перед толпой, демонстрируя свою способность ходить. Должно быть, это причиняло Генриху страшную боль. Он снова приподнял головной убор — его маленькие глазки бегали туда-сюда, и на мгновение мне показалось, что они задержались на мне. Затем его величество медленно двинулся дальше, на другую сторону двора, и вошел в двери Большого зала. За ним последовали высшие должностные лица и советники — я увидел в составе процессии бородатого Пейджета, худого рыжебородого Ризли и герцога Норфолка в красном одеянии.

— Мне показалось, что Генрих посмотрел на меня и на секунду задержал взгляд, — шепнул я Сесилу.

— Я ничего такого не заметил. Думаю, король полностью сосредоточен на том, чтобы удержаться на ногах. Как только он скроется из виду, его погрузят на коляску. — Уильям печально покачал головой.

— Как долго он еще протянет? — спросил я.

Молодой юрист нахмурился и придвинулся поближе:

— Не забывайте, мастер Шардлейк: предсказывать смерть короля — в любой форме — считается государственной изменой.

Мы с Сесилом условились, что я свяжусь с ним сразу, как только переговорю со Стайсом. Я снова нанял лодку к причалу Темпл, завидуя тем горожанам, которые после окончания богослужения сядут в другие лодки, чтобы прокатиться по реке в солнечный день, и, добравшись до берега, пешком направился к узким улочкам Амен-Корнер, где, как мне было известно, жил Николас.

Я постучал, и дверь мне открыл молодой человек — с виду еще один ученик. Он как будто бы с неохотой повел меня к Овертону.

— Вы его наставник? — спросил этот юноша.

— Да.

— Ник попал в драку, — осторожно сообщил сосед. — Он не говорит, что случилось, но я уверен: он не виноват…

— Да, я знаю. Это и правда так.

Парень проводил меня вверх по лестнице и постучал в дверь. Открыл Николас. Он был в рубашке с развязанными тесемками, отчего была видна повязка у него на груди. Синяки на лице Овертона пожелтели и почернели, и в целом юноша выглядел довольно жалко.

— Как здоровье? — спросил я его.

— С виду хуже, чем на самом деле, сэр. А грудь уже заживает.

Я прошел вслед за ним в неопрятную комнату, где все было покрыто толстым слоем пыли. На столе там стояли немытые тарелки, и повсюду были разбросаны книги по юриспруденции. Это вернуло меня на четверть века назад, в те дни, когда я сам был учеником адвоката, — хотя я все-таки отличался в молодости большей аккуратностью. Николас, очевидно, жил один, как и я в свое время. Мой отец не был достаточно богат, чтобы послать со мной слугу, а отец моего ученика предпочел отправить сына без сопровождающего, поскольку злился на отпрыска. Ник предложил мне единственный стул, а сам сел на незастеленную кровать. Я задумчиво рассматривал его. Он обладал мужеством и сообразительностью, но также и присущей юности безрассудной показной храбростью. Однако в том, что ему можно доверять, я теперь не сомневался.

Я заговорил:

— Николас, вчера ты увидел, что дела, коими я занимаюсь, касаются высочайших лиц страны. Персона, на которую я работаю, по положению еще выше Рича.

Парень вытаращил глаза:

— Неужели сам король?!

— Нет, не так высоко. Николас, помнится, однажды ты рассуждал о религиозных распрях, которые разорили эту страну. И сказал, что хотел бы полностью прекратить их все, чтобы тебя оставили в покое и ты бы не вмешивался в веру других. Я бы тоже желал этого всей душой. Но расследование, которое я сейчас веду, касается распрей при дворе. На одной стороне те, кто хочет не только сохранить мессу, но и даже вернуться под юрисдикцию папы римского. На другой — те, кто намерен покончить с остатками католических обрядов. Участие в этой борьбе может привести к пыткам, убийству и сожжению на костре, причем, не скрою, кое с кем подобное уже случилось.

Овертон молчал. Я видел, что слова мои произвели на него впечатление.

— Вы так и не открыли мне, на кого именно работаете, — наконец проговорил Николас.

— И не смогу сказать, пока ты не поклянешься держать это в тайне.

— А Джек тоже работает с вами?

— Да. Он настоял.

— И вам нужна еще помощь?

— Да.

Молодой человек невесело улыбнулся:

— Раньше никто и никогда не просил у меня помощи.

— Я совершенно честно предупреждаю: для тебя может быть лучше остаться в стороне. Не потому, что я сомневаюсь в твоем мужестве или преданности, а из-за огромной опасности. Как я говорил вчера, я могу устроить тебя к другому барристеру. Николас, ты не должен думать только о себе. Подумай о родителях, о наследстве, о своем будущем джентльмена. — Я улыбнулся, подумав, что это тронет ученика, как ничто другое.

Однако его реакция меня удивила. Он заговорил с внезапной злобной горечью:

— Мои родители! Я говорил вам, сэр, почему приехал в Лондон. Отец и мать хотели женить меня на девушке, которую я не любил. Но, как вы знаете, я отказался…

— Да, и поэтому тебя послали в Лондон изучать право. Уверен, к тому времени, когда твое обучение закончится, родители уже перестанут сердиться и, возможно, даже начнут уважать тебя за твой поступок.