К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

Я отнес книги вниз, запалил новую свечу от той, что горела на кухне, и пошел в огород, за которым тщательно ухаживала Агнесса. Там имелась большая железная жаровня, где сжигали сорняки и прочий мусор. Она была наполовину заполнена побуревшей, высохшей на недавнем солнце травой и ветками. Я взял сухую веточку, зажег ее от свечки и бросил на жаровню. Быстро вспыхнуло и затрещало пламя. Со вздохом взяв первую книгу, я стал вырывать из нее листы, которые когда-то так внимательно читал, и бросать их в огонь, глядя, как черные готические буквы чернеют и сворачиваются. Мне вспомнилась Энн Аскью, ее потрескавшаяся от огня кожа, и я содрогнулся.

На следующее утро, в понедельник, я пришел в контору рано: я порядком запустил текущие дела, и мне нужно было кое-что наверстать. Когда явился Барак, я рассказал ему о своем разговоре с Николасом и о встрече со Стайсом. Пояснив, что пока нам не надо ничего делать — только ждать известий от Сесила, — я спросил:

— Как там Тамазин?

— Только и делает, что говорит о завтрашнем дне рождения. Пригласила всех соседей. Ох уж эти женщины. — Джек пристально посмотрел на меня. — Думаю, она забыла о своих подозрениях насчет меня. Надеюсь, жена и впредь ничего не заподозрит, а? — Он поднял руку, и я увидел, что повязки на ней нет и швы сняты. — Я готов к действиям.

Позже в это же утро я пересек залитый солнцем Гейтхаус-Корт и зашел к казначею Роуленду. Старик, как всегда, сидел за столом; ставни на его окне были прикрыты. Он поздоровался со мной, коротко кивнув:

— В субботу я ждал вас на похоронах Билкнэпа. Надеялся, вдруг все-таки придете.

— На самом деле я просто забыл, — признался я.

— Как и все прочие. Присутствовали только я и проповедник. Что ж, брат Билкнэп лежит теперь в часовне, как и многие другие, под скромной плитой, на которой обозначены лишь даты рождения и смерти. Он не заслужил мавзолея.

— Бедный Билкнэп.

— О нет! — возразил Роуленд. — Богатый Билкнэп. Хотя, между нами говоря, толку-то от такого богатства… — Я промолчал, и казначей обратился к кипе документов у себя на столе. — Мне тут прислали бумагу из канцелярии личного королевского секретаря Пейджета, там сообщаются новые подробности визита французского адмирала в следующем месяце. Событие будет еще грандиознее, чем я думал. Я покажу вам документ. Но сначала, — казначей понизил голос, — мне придется потратить время на этот нонсенс.

Он вытащил из кипы на столе письмо и пододвинул его мне — это была жалоба Изабель, две страницы, исписанные ее аккуратным мелким почерком. Как я и ожидал, бывшая клиентка обвиняла меня в сговоре против нее с Филиппом Коулсвином, ее братом и архитектором Адамом — «из порочной злобы», поскольку она принадлежит истинной религии, а мы еретики.

— Это полнейший вздор, — сказал я. — Она сама выбрала эксперта.

— Мастер Адам радикал?

— Нет. Обвинение в ереси, которое миссис Слэннинг возвела на него, возмутившись результатами экспертизы, перепугало беднягу до смерти. Как вы справедливо заметили, это полный нонсенс.

Роуленд издал свой обычный смешок, напоминавший скрип ржавых петель, как будто у него в горле открывались и закрывались двери.

— Я верю вам, брат Шардлейк. Прошло много лет с тех пор, как вы якшались с радикалами, а не так давно во время нашей беседы я с удовлетворением заметил, как осмотрительны вы стали. Хотя вчера вас и не было на мессе.

— Неотложное дело. На следующей неделе непременно приду.

Казначей откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на меня, поглаживая свою длинную белую бороду потемневшими, как и у меня, от многолетней работы с чернилами пальцами.

— Вы словно бы притягиваете к себе неприятности, сержант Шардлейк, сами того не желая. И как только вас угораздило связаться с этой сумасшедшей?

— Просто не повезло. У всех барристеров случаются такие клиенты.

— Это верно. Я рад, что не участвую в этом вздоре. А что Коулсвин — он радикал?

— У него репутация реформатора.

Роуленд бросил на меня колючий взгляд:

— Миссис Слэннинг пишет, что вы ходили к нему на ужин.

— Один раз. Мы подружились, потому что нас обоих поведение наших клиентов довело до ручки. Брат миссис Слэннинг — такой же вздорный тип, как и его сестрица. Кстати, она узнала о моем визите, потому что несколько вечеров шпионила за домом Коулсвина. Можете себе представить, что это за женщина.

— Она пишет, что ее брат сошелся с Коулсвином, потому что оба посещают одну и ту же церковь.

— Это вполне обычно для юристов и их клиентов.

Мой собеседник согласно кивнул и сложил руки домиком:

— А вы, случайно, не знаете, кто представляет ее интересы теперь?

— Знаю. Винсент Дирик из Грейс-Инн. Вчера он заходил ко мне, чтобы забрать документы.

Роуленд нахмурился:

— У него дурная репутация. В суде он наверняка постарается раздуть эту теорию заговора. Думаю, именно Дирик и подбил миссис Слэннинг написать на вас жалобу.

— Говорит, что нет, якобы это была идея Изабель. И кстати, в этом я ему верю. Но он не сможет удержать ее от дальнейших заявлений в суде.

— Думаете, эта женщина способна пожаловаться в Грейс-Инн на Коулсвина?

— Ну, положим, на это она не имеет права. Коулсвин защищает не ее интересы.

Казначей задумался.

— Хорошо. Попытаюсь прекратить это. Напишу миссис Слэннинг, что ее жалоба совершенно необоснованна, и предупрежу о законе против диффамации. Это должно ее отпугнуть, — сказал он самодовольно, хотя я подозревал, что такое письмо только еще сильнее разозлит Изабель. — А вы, мастер Шардлейк, — продолжал Роуленд сердито и раздраженно, — больше не суйтесь в это дело. Я не хочу, чтобы вы оказались замешаны в религиозных спорах, когда в следующем месяце вам предстоит представлять на торжествах наш инн.

— Если хотите, я могу не участвовать в церемониях, — любезно предложил я.

Наградив меня неприязненной полуулыбкой, мой собеседник покачал головой:

— Ну нет, брат Шардлейк, вы исполните свой долг. Я уже сообщил наверх ваше имя. А теперь почитайте вот это. — Он протянул мне ворох бумаг. — Здесь описаны подробности торжеств.

Я просмотрел их, вспомнив, как Пейджет и королева говорили о специально заказанных для Екатерины по такому случаю драгоценностях и новых нарядах для фрейлин. И все же я изумленно вытаращил глаза, потрясенный тем, с каким размахом все планировалось провести. Двадцатого августа адмирал поднимется по Темзе с дюжиной галер. Корабли короля, встречавшиеся с этими галерами в сражении ровно год назад, должны выстроиться вдоль Темзы от Грейвсенда до Детфорда, приветствуя его. Генрих примет высокого гостя в Гринвиче, на следующий день д’Аннебо по реке отправится к Лондонскому Тауэру, а потом проедет верхом по улицам столицы. Во время этой процессии лондонские олдермены и главы гильдий — и другие, включая старших юристов от всех судебных иннов, — выстроятся вдоль улиц, приветствуя его, все в лучших своих нарядах. Я закрыл глаза, вспоминая, как год назад стоял на палубе «Мэри Роуз», глядя на эти самые галеры, стрелявшие в наш флот.