К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

— Разумеется. — Одноухий улыбнулся и развел руками. — Кстати, если придется драться — например, с дружками Грининга, коли те вернутся, — сколько человек вы сможете выставить?

— Как минимум двоих. И вероятно, еще пару-тройку.

— Первые двое — это Барак и тот молодой парень?

— Да.

Стайс одобрительно кивнул:

— Оба ловкие ребята.

— Сесил, наверное, подберет еще кого-нибудь.

— А у меня трое, включая Гоуэра, с которым вы вчера познакомились. Сейчас он присматривает за портом. Я уверен, хозяин примет ваши условия. — Мой собеседник рассмеялся. — Кто бы мог подумать, когда вы пришли вчера, что мы будем работать вместе… Садитесь, мастер Шардлейк, выпьем пива!

Я неохотно сел за стол напротив него, рассудив, что чем больше я узна́ю об этих людях, тем лучше. Я не сомневался, что, если к ним в руки вдруг попадет «Стенание грешницы», Рич предаст нас в то же мгновение.

Стайс налил мне пива и расслабился. Я прикинул, что ему, должно быть, лет двадцать пять. Парень был хорошо одет: из-под рукава его камзола снова виднелась кружевная манжета вроде той, которую он порвал при неудавшемся налете на жилище Грининга. У него было красивое мужественное лицо, и я удивился, почему он не отращивает волосы, чтобы скрыть изуродованное ухо.

Стайс заметил, куда я смотрю, и поднес руку к обрубку:

— Что, сразу бросается в глаза, да? Привлекает взгляды, как, пожалуй, и ваша спина. Я этого не стыжусь — сие случилось в честном поединке с одним паршивым псом, который усомнился в моем благородном происхождении. Ничего, пусть все видят, что со мной шутки плохи. В делах, которые мне порой поручает мастер Рич, это не повредит.

— А давно вы работаете на Рича? — поинтересовался я.

— Два года. Я приехал из Эссекса, где у сэра Ричарда много владений. Наши земли соседствуют с его собственными, и отец послал меня в Лондон попытать счастья. А сэр Ричард искал молодых джентльменов без связей, но склонных к авантюрам. — Одноухий снова улыбнулся.

«Еще один молодой джентльмен в поисках приключений, — подумал я, — ну прямо как наш Николас». И все же Стайс, как я догадался, пойдет на все, вплоть до убийства, чтобы возвыситься на службе у Рича. Несомненно, поэтому тот и взял его.

Мой собеседник рассмеялся:

— Святая Мария, у вас такой мрачный вид! Сэр Ричард говорил, что у вас манеры лицемерного лютеранина, хотя на самом деле вы и не лютеранин.

— Надеетесь сделать у Рича карьеру?

— Да, надеюсь. Сэр Ричард честен с теми, кто ему служит. Это всем известно.

Теперь уже рассмеялся я:

— Мне бы и в голову не пришло употребить слово «честность», когда речь заходит об этом человеке.

Стайс пренебрежительно махнул рукой:

— Вы говорите об интригах при королевском дворе. Там это в порядке вещей, никто из влиятельных персон не ведет себя честно с другими такими же. Но сэр Ричард умеет ценить преданных слуг. — Он прищурился, отхлебнув пива. — Надеюсь, то же самое можно сказать и о королеве, и… Вы на кого работаете? Сэр Ричард говорил мне, что, скорее всего, на лорда Парра, дядю ее величества.

Мне не понравилось, какой оборот принял разговор. Поэтому я поставил кружку и резко встал:

— Я свяжусь с вами, если удастся что-либо узнать. А вы сообщайте новости мне домой, на Канцлер-лейн.

Одноухий шутливым жестом поднял кружку:

— Я знаю, где это.

Я решил предупредить Филиппа Коулсвина о том, что затеяла миссис Слэннинг, но подумал, что лучше сделать это завтра, после обсуждения ее жалобы с казначеем Роулендом, и пошел домой. Воскресный день уже клонился к вечеру, а у меня еще оставалось два дела.

Сначала я зашел в свой кабинет и написал письмо Хью. Я сообщил ему последние новости и рассказал, что буду участвовать в грядущих торжествах в честь приезда адмирала д’Аннебо, а потом предупредил, что Джон Бойл — опасный человек, которого следует избегать, и посоветовал Кертису больше не писать мне о нем. Не хватало еще, подумалось мне, вовлечь в эту историю также и Хью. Запечатав послание, я положил его в сумку, чтобы отправить завтра из Линкольнс-Инн.

Затем я спустился вниз. В доме стояла тишина. Джозефина отпросилась у меня погулять со своим молодым человеком, и я охотно отпустил ее. Никого не было и на кухне: там на столе лишь горела сальная свеча, чтобы потом легче было развести огонь для приготовления пищи. Я зашел в конюшню, где Тимоти энергично убирался в стойлах. У дверей уже лежала куча старой соломы и конского навоза.

— Дай вам Бог доброго дня, хозяин, — сказал он.

— И тебе тоже, Тимоти, — кивнул я в ответ. — Не забудь оставить навоз для огорода миссис Броккет.

— Да, сэр. Она дала мне за работу фартинг.

— Ну что, ты не надумал пойти в подмастерья? Я мог бы поговорить с конюшим в Линкольнс-Инн и узнать, к какому кузнецу тебя лучше пристроить.

По лицу подростка пробежала тень.

— Я бы предпочел остаться здесь.

— Не отказывайся сразу, подумай хорошенько. Договорились?

— Да, сэр, — ответил Тимоти без особого энтузиазма и опустил голову.

Я вздохнул:

— Ты не знаешь, где мастер Броккет и Агнесса?

— Они пошли прогуляться. Миссис Броккет попросила меня присмотреть за свечкой на кухне и зажечь другую, если эта станет догорать.

— Хорошо.

Значит, дома никого. В том, что я собирался совершить, не было ничего противозаконного, и все же я не хотел, чтобы меня увидели за подобным занятием.

— Утром им принесли письмо, приходил почтальон, — добавил Тимоти. — Я как раз был с ними на кухне. Не знаю, от кого письмо, но они оба встревожились. Выгнали меня с кухни, а чуть погодя сказали, что пойдут прогуляться. Мастер Броккет был мрачен, а его бедная жена, похоже, плакала.

Я нахмурился, гадая, в чем тут может быть дело, а потом произнес:

— Тимоти, у меня есть одна важная работа. Ты не мог бы сделать так, чтобы в течение часа меня никто не беспокоил? Если кто-то придет, скажи, что меня нет.

— Хорошо, сэр.

— Спасибо.

Я поднялся наверх, отпер сундук у себя в спальне и с тяжелым сердцем посмотрел на книги, что лежали внутри. Некоторые из них были включены в новый список запрещенной литературы и должны были быть переданы городским властям в ратуше до девятого августа. После этой даты обладание любым из перечисленных изданий влекло за собой суровое наказание. С тяжелым сердцем я взял свой экземпляр Нового Завета в переводе Тиндейла и со старыми, еще двадцатилетней давности, комментариями Лютера. Книги, что вошли в список, были моими друзьями в былые дни, когда я был сторонником Реформации, — одну из них мне подарил сам Томас Кромвель. Но, учитывая мою нынешнюю службу королеве, не говоря уже о ссоре с Изабель Слэннинг, я решил, что будет гораздо лучше тайно сжечь эти фолианты, нежели официально сдать их, чтобы мое имя не попало в какой-нибудь черный список любителей подобной литературы.