К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

— Эдвардом и Изабель.

— Да. Ее первый муж, мастер Джонсон, только что умер. От потливой лихорадки — страшной болезни, которая, как вы знаете, свирепствовала в городе в то лето.

Я вспомнил изображенного на картине самоуверенного молодого мужчину в высокой шляпе, отца семейства в окружении домочадцев: хорошенькой жены и двух маленьких детей. Как переменчива судьба: даже преуспевающий человек в самом цвете лет может быть внезапно сражен тяжелой болезнью!

— Мать Изабель и Эдварда стала законной наследницей супруга. Незадолго до этого в Канцлерском суде как раз обсуждали вопрос, может ли женщина наследовать дело и быть членом гильдии. Поэтому наш барристер, когда миссис Джонсон обратилась к нему, заверил ее, что может. Он отзывался о ней как о даме весьма решительной, обладающей сильным характером.

— Я помню ее лицо на картине. Миловидное, но в нем видны упрямство и твердость. Как и у ее дочери.

— Да. А через год миссис Джонсон опять консультировалась у адвоката. Она намеревалась снова вступить в брак, с человеком, который занимался тем же ремеслом, что и покойный мастер Джонсон, но боялась, что после замужества все ее права перейдут к новому супругу, Питеру Коттерстоуку.

— Так и должно было быть. Это происходит автоматически.

Филипп кивнул:

— Именно так барристер и сказал клиентке. А она пояснила, что ее дети, которым тогда было двенадцать и тринадцать лет, беспокоятся, как бы не лишиться наследства. Но эта женщина была настроена выйти за мастера Коттерстоука. И поступила по-своему. Однако Питер оказался порядочным человеком. Через несколько месяцев Дебора Коттерстоук, как она теперь звалась, пришла к юристу в третий раз, уже вместе со своим новым мужем, и мастер Коттерстоук написал завещание, в котором указал, что если умрет раньше жены, то объединенное дело — его собственное и покойного мастера Джонсона — должно перейти к ней. И он окончательно решил этот вопрос, формально усыновив Эдварда и Изабель, — так что теперь, даже если бы Дебора скончалась первой, они все равно получили бы каждый свою долю. Миссис Коттерстоук, очевидно, была в то время беременна, и супруги рассудили, что лучше все оформить законно.

Я поскреб щеку.

— Значит, Коттерстоук стал для детей хорошим отчимом. И они взяли его фамилию, чего, конечно, не сделали бы, если бы его не любили. А этот ваш старик не упоминал о ссоре внутри семьи?

— Ни единым словом, — ответил Коулсвин. — Сказал только, что вскоре после этого бедный мастер Коттерстоук утонул. Это мы и без него знали, но я решил заглянуть в отчет коронера. — (Я выпрямился.) — Очевидно, дело было так: однажды в воскресенье, вскоре после официального усыновления детей и написания завещания, мастер Коттерстоук вышел из своего дома в Олдгейте и отправился в порт, куда из-за границы только что прибыл корабль с товарами для него. Он взял с собой обоих детей, а также двух слуг — обычная вещь для выходящего в город джентльмена. Одним из слуг был Патрик Воуэлл — тот самый старик, который сейчас присматривает за домом покойной Деборы.

— В самом деле? — спросил я. Мне становилось все интереснее.

— Оба слуги подтвердили, что в тот день мастер Коттерстоук казался совершенно счастливым, поскольку предвкушал появление на свет ребенка, которого носила под сердцем Дебора. Слуги оставили его у здания таможни: Коттерстоук сказал, что не знает, сколько здесь пробудет, и велел, чтобы они подождали снаружи. Дети пошли к причалам вместе с отчимом.

Было воскресенье, и у причалов стояла тишина. Чуть позже один рабочий услышал доносившийся из воды крик. Он сначала подумал, что это чайки, но вопль раздался снова, и рабочий понял, что это человек, который зовет на помощь. Он подбежал к воде и увидел там утопающего. Был полный прилив, и упавший с причала мужчина камнем пошел на дно. Рабочий позвал товарищей, чтобы те помогли ему вытащить тело на берег, но было уже поздно. Это оказался мастер Коттерстоук: его легкие были полны воды, и он определенно утонул. И очевидно, это случилось в туманный осенний день, когда, гуляя у края причала, вполне можно оступиться.

— Верно.

— Брат с сестрой на дознании дали показания: якобы их отчим зашел на корабль, а затем сказал, что хочет пойти посмотреть, какие товары можно купить на других приплывших судах. Детям же мастер Коттерстоук велел возвращаться к слугам, что они и сделали. В общем-то, вполне обычное поведение для купца, ничего подозрительного, не считая того, что по случаю воскресенья на причалах почти не было народа.

— А тот юрист, с которым вы говорили, участвовал в дознании?

— Нет. Но потом он еще раз встречался с Деборой Коттерстоук: та приходила, чтобы он помог ей оформить документы для утверждения завещания судом после похорон. Он сказал, что помнит, как глубоко скорбела безутешная вдова, что и неудивительно — ведь она меньше чем за три года потеряла одного за другим двух мужей. И дети тоже выглядели потрясенными.

— Она и впредь оставалась его клиенткой?

Коулсвин покачал головой:

— Адвокат написал ей, спрашивая, не желает ли она составить новое завещание, но миссис Коттерстоук не ответила. Чуть позже он слышал, что у Деборы случился выкидыш, — ничего удивительного при таких обстоятельствах. — Филипп вздохнул. — Старик помнит, что иногда видел ее с детьми на улице. А потом она продала свое дело, и ее сын, мой теперешний клиент Эдвард, решил искать себе другое занятие.

— И она больше не выходила замуж?

— Нет. Очевидно, считала своим долгом носить траур всю оставшуюся жизнь.

Я задумался:

— Вы считаете, что смерть мастера Коттерстоука не была несчастным случаем? — У меня перехватило дыхание. — И что в этом мог даже быть замешан кто-то из детей? Коронер поверил на слово ребятишкам, утверждавшим, что, когда они вернулись к слугам, их отчим был еще жив. — Я нахмурился. — Или это старая миссис Коттерстоук считала сына с дочерью виновными в смерти второго мужа? Все свидетельствует о том, что мать по какой-то причине невзлюбила обоих, а еще раньше мы говорили, что странная формулировка завещания, похоже, имела целью поссорить детей друг с другом. — Я взглянул на Филиппа. — Это ужасное предположение.

— Действительно ужасное. Однако, учитывая завещание их отчима, ни сами дети, ни Дебора не имели причин не любить этого человека или не доверять ему. — Коллега с серьезным видом посмотрел на меня. — Признаться, некоторое время я боролся со своей совестью, не зная, следует ли мне поговорить со старым слугой, добрейшим Воуэллом. Мой клиент не уполномочивал меня на это, но…

Я печально улыбнулся:

— Но надо же положить конец этому безумию, вырвать его с корнем.

— Я все думаю, не связана ли трагическая смерть отчима с этой их оголтелой враждой. Не даром же каждый из них говорит, что может здорово навредить другому.