К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

Филипп неодобрительно наклонил голову:

— Какое бы убежище ни предоставили Изабель паписты, эта женщина напрасно утешает себя, поскольку утратила всякие шансы на спасение души.

Николас пристально посмотрел на него:

— Так вы полагаете, сэр, что когда миссис Слэннинг умрет, то будет гореть в огне, как горела Энн Аскью на Смитфилде, но только вечно? И раскаяние ровным счетом ничего не изменит, да?

— Божьи законы выше человеческого разумения, молодой человек, — твердо ответил Коулсвин.

Я тихо проговорил:

— Если Божьи законы таковы, то их действительно не понять.

Я подумал о Хью Кертисе, своем подопечном. Когда осенью в Антверпене усилились преследования протестантов, Хью уехал в Гамбург и сейчас работал вместе с немецкими купцами из Ганзейского союза. Эта великая борьба между протестантами и католиками, развернувшаяся по всей Европе, теперь могла любого из нас сделать беженцем, заключенным, а то и вовсе лишить жизни.

А процессия все не появлялась, хотя у ворот, где она должна была пройти, забегали туда-сюда распорядители, один из которых был в белом стихаре и дрожал от холода. Мне вспомнилось, как месяц назад викарий опоздал на бесконечно менее важную церемонию, когда Джозефина сочеталась браком с Эдвардом Брауном. Венчание состоялось в маленькой приходской церкви, которую посещал жених; там собрались его родные и друзья из инна вместе с хозяином, мастером Питером Хеннингом. У Джозефины не было родственников, и выдавать ее замуж пришлось мне. Я был горд такой ролью, хотя знал, что буду очень по ней скучать. На прошлой неделе новобрачные уехали в Норидж. Я нанял одного старого ворчуна по имени Блэйби, чтобы тот присматривал за моим домом, пока я не найду нового эконома, и, кроме него, в моем хозяйстве теперь оставался только Тимоти. Осторожно, очень деликатно я уговаривал мальчика, чтобы он, когда ему исполнится четырнадцать, все-таки пошел в подмастерья к кузнецу, который подковывал лошадей в Линкольнс-Инн. Я был согласен оплатить обучение Тимоти, чтобы дать ему шанс в жизни.

И тут я увидел их — впервые за шесть месяцев, перед толпой, чуть в отдалении. Джека и Тамазин. На миссис Барак был теплый плащ с капюшоном, но она выглядела бледной. Я знал от Гая, что две недели назад, как раз в ту ночь, когда умер король, она благополучно родила здоровую девочку. Тамми не следовало выходить так скоро на мороз, но я представлял, как она настаивала на этом.

Барак рядом с ней по-прежнему выглядел больным. В его лице была одутловатость, и он набрал вес. Я увидел с замиранием сердца, как колышется пустой правый рукав его камзола. Он повернул голову и поймал мой взгляд. Тамазин тоже посмотрела в мою сторону, и, когда заметила меня, лицо ее окаменело.

— Идут! — прокатился по толпе гул голосов.

Все возбужденно зашевелились, вытягивая шею и поворачивая голову к Гольбейновым воротам. Из-за них в чистом холодном воздухе раздались песнопения, но потом несколько минут снова ничего не происходило. Люди подпрыгивали и топали ногами, а некоторые начали недовольно ворчать: уж больно лютым был мороз.

Рядом со мной произошло какое-то движение. Я обернулся и увидел Барака, пробирающегося сквозь толпу к нам. Тамазин, как и прежде, смотрела на меня полным ненависти взглядом.

Джек здоровой рукой взял Николаса за локоть:

— Как дела, Никки-малыш? Я не видел тебя с той ночи. Все в порядке?

— Да… все хорошо. А как вы с Тамми поживаете? — отозвался молодой человек.

Овертон казался изумленным. Да и действительно, тут было чему удивляться: ведь когда он, еще в октябре, как-то решил навестить Барака, Тамазин захлопнула дверь прямо у него перед носом. Деньги, которые я посылал ей через Гая, возвращались без объяснений.

— Как он с тобой обращается? — спросил Джек, кивнув на меня. — Сильно загружает?

— Ну… да. Нам очень не хватает тебя в конторе, — пробормотал Ник.

Барак повернулся ко мне:

— А вы как поживаете, мастер Шардлейк? — Его глаза на одутловатом лице были полны боли и потрясения.

— Неплохо. Жаль, что не получаю от тебя никаких известий… — ответил я.

— Слушайте, — тихо сказал мой бывший помощник, — у меня мало времени. Тамми не хочет, чтобы я с вами разговаривал. Я только пришел сказать, что у меня все в порядке. Мне тут поступило предложение от группы стряпчих поработать с ними, когда немного поправлюсь, — разговаривать с клиентами, искать свидетелей и прочее. В общем, делать такие вещи, где не нужны две руки. Так что не волнуйтесь.

— Я страшно сожалею, Джек, страшно, — сказал я. — Тамазин права, считая, что в этом полностью виноват я.

— Чушь какая! — заявил Барак с отголоском прежней энергии. — Я сам решил участвовать во всем этом и сам врал жене о том, чем занимаюсь. Или я уже не отвечаю за свои решения?

Спазм гнева исказил его лицо, и я понял, что в своих собственных глазах Джек уже не совсем полноценный мужчина. Я ничего не ответил.

— Как поживает новорожденная? — спросил Николас. — Мы слышали, что у тебя появилась дочка.

— Да, девчонка сильная и здоровая, голосок у нее дай боже, совсем как у матери. Не дает никому покоя за милю от Линкольнс-Инн! Мы хотим назвать ее Матильдой.

— Поздравляю, Джек, — тихо сказал я.

Барак оглянулся через плечо на Тамазин:

— Ну, мне лучше вернуться. Слушайте, когда я снова выйду на работу, со мной можно будет связаться. А насчет этого, — он кивнул на свой пустой рукав, — теперь обрубок заживает, и Гай обещал сделать мне какую-то специальную насадку. Она не заменит руку, но, наверное, будет лучше, чем ничего. А Тамми — дайте ей время, она непременно смягчится. Просто ей, наверное, легче обвинять в случившемся вас, чем меня.

В этом была доля правды. И все же миссис Барак имела полное основание винить меня в увечье ее мужа, да я и сам полагал, что сие полностью на моей совести. Джек кивнул мне и снова повернулся к жене. Тамазин видела, как он говорил со мной, и ее взгляд приобрел теперь оттенок уныния и безнадежности, что глубоко ранило мое сердце. Я отвернулся.

Гул голосов прекратился, толпа снова затихла. Песнопения, которые раздавались за Гольбейновыми воротами, приближались и стали громче. Все сняли головные уборы. Я стянул капюшон и ощутил, несмотря на сержантскую шапочку, ледяной воздух. Два распорядителя похорон проскакали под главной аркой, проверяя, свободна ли дорога. Потом под широкими сводами, продолжая петь, прошли хор и священники из королевской часовни. За ними следовало сотни три человек в новых черных плащах и с факелами в руках — бедняки, которые по традиции возглавляли похоронную процессию, когда хоронили великих людей. Что ж, теперь в Англии нищих было в избытке, больше, чем когда-либо прежде.