К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

Томас снова сделал паузу, после чего продолжил рассказывать:

— Я объяснил ей, что сюда редко сажают женщин. Тогда миссис Аскью прикоснулась к моей руке и произнесла: «Скоро они обыщут мой сундук и, несомненно, найдут это. Вы первый увидели мой отчет; у меня нет сил быстро спрятать его, когда в двери повернется ключ. Моя судьба в ваших руках, сэр, и если вы чувствуете, что ваш долг передать мой дневник сэру Энтони Кневету, значит вы должны это сделать. — Эти ее голубые глаза, сияющие в свете свечи, не отрывались от меня. — Однако я очень прошу вас, поскольку вы ищете спасения души, взять теперь мои записи и каким-то образом передать их людям, которые смогут сие опубликовать. Это вызовет настоящую бурю. Вы поможете мне?» Я сразу подумал о Грининге, но попятился и сказал: «Мадам, вы просите меня рискнуть жизнью. Если меня поймают…» — «Рискнуть жизнью, сэр? — Она издала смешок и с усилием положила ладонь мне на руку. — Жизнь земная мимолетна, а затем нас ждут Божий суд и вечность!» Тут она спросила, как меня зовут, и добавила: «Если мир узнает, что делалось именем короля, это станет признаком благодати, Томас, великим шагом к спасению».

В этот момент я страшно разозлился на Энн Аскью: она просто-напросто шантажировала бедного Милдмора, использовала его.

Глаза молодого человека на мгновение затуманились воспоминаниями, а потом он решительно посмотрел на меня:

— Я сказал, что возьму ее «Испытания», как она называла свои записи. Рукопись оказалась совсем небольшой. Я спрятал ее под камзол и в ту же ночь вынес из камеры. И после разговора с моей квартирной хозяйкой направился прямо в типографию Грининга. Он был там один и сначала осторожно поздоровался со мной, но, когда я рассказал ему про книгу и показал ее, не смог скрыть радости. «Я ухитрюсь отослать это Бойлу, — сказал он, — и через несколько месяцев пятьсот экземпляров переправят обратно в Англию». Я помню, как он ликовал: «Представляю, какой поднимется переполох!»

Быстро прикинув в уме, я спросил Милдмора:

— Это было где-то… тридцатого июня?

Томас удивленно посмотрел на меня:

— Да. Я знал, что должен сделать это в тот же вечер. Чувствовал, что мужество меня покидает. Но, наверное, сам Господь придал мне сил и подвигнул на это.

Я откинулся на спинку кресла. Значит, была не одна рукопись, а целых две. Сначала Милдмор принес Гринингу «Испытания» Энн Аскью, а потом Лиман — сочинение Екатерины Парр. Потому что они знали, что Грининг может переправить все это Бойлу. Да уж, определенно обе книги могли вызвать изрядный переполох! Возможно, эти люди наивно полагали, что признание королевы в своей вере и свидетельства Энн Аскью о том, как жестоко ее пытали, разозлят простой народ до такой степени, что можно будет свергнуть правителей и устроить великий бунт. Энн Аскью теперь уже ничего не страшно, но вот публикация «Стенания грешницы» поставит ее величество под страшную угрозу, а падение королевы будет только на руку злейшим врагам реформаторов.

— Так что, вы думаете, с ними все-таки случилось, сэр? — снова спросил Милдмор. — С членами кружка Грининга? И зачем убили его самого? Это произошло потому… что я принес ему книгу?

— Не знаю, — честно ответил я. — Но думаю, что за этим кроется нечто большее, чем просто убийство.

— Что именно? Сэр, я все рассказал без утайки, полностью доверился вам. И теперь чувствую, что вы знаете что-то такое, чего не известно мне.

— Да, и впрямь знаю, но пока не могу вам рассказать. Но будьте уверены, Томас, я не причиню вам никакого вреда. А что вы теперь будете делать, когда вернетесь в Тауэр?

— У меня нет дежурств до следующего понедельника, — покачал головой мой собеседник. — Каждый раз, отправляясь на работу, я трясусь от страха. Я чувствую, что на меня смотрят и словно бы ждут чего-то. Признаться, я в ужасе, ведь рано или поздно мое начальство узнает про книгу…

Я услышал снаружи шаги нескольких человек. Милдмор встревоженно посмотрел на меня расширившимися от страха глазами. Дверь открылась, и вошли Барак с Уильямом Сесилом, который строго взирал на молодого тюремщика. За ними последовали два крепких молодца, держащих наготове мечи. Я думал, что Томас может попытаться убежать, но он вдруг сник и лишь робко стоял у своего кресла, весь дрожа. Взглянув на меня, он проговорил с тихим ужасом:

— Вы меня предали. Теперь мне конец.

— Нет, — ответил я, — напротив, теперь вы будете надежно защищены.

Я посмотрел на Сесила, однако его суровое лицо не смягчилось.

Вечером я снова был в кабинете лорда Парра в Уайтхолле. Здесь также присутствовали Уильям Сесил и архиепископ Кранмер, чей белый стихарь контрастировал с нашими темными адвокатскими мантиями. На столе лежал большой лист бумаги, исписанный плодами моих размышлений в тот день. Все мы в ожидании смотрели на дверь.

Мы должны были встретиться с лордом Парром в четыре часа: Сесил сообщил мне об этом, когда его люди уводили злополучного Томаса из моего кабинета. Он лишь сказал перепуганному молодому тюремщику, что работает на друзей, которые служат при дворе и проследят, дабы с ним ничего не случилось, поместив его покамест в безопасное место и сообщив в Тауэр, что Милдмор якобы заболел.

Томас был страшно перепуган и умолял, чтобы его отпустили, но Уильям без лишних церемоний, в довольно резких выражениях объяснил, что убийцы Грининга все еще на свободе и что недавно я лично столкнулся с ними. Я мог только подтвердить это. Когда Милдмора уводили, бедный парень бросил на меня через плечо взгляд, полный страдания и гнева: ведь получается, что, пока он открывал мне душу, я готовил его поимку. Стоя в кабинете лорда Парра, я снова вспомнил этот взгляд. И все же Милдмору было безопаснее на время где-то скрыться — если только королева не падет. Потому что в этом случае всем нам крышка.

После их ухода я еще два часа пробыл у себя в кабинете. Я закрыл ставни, взял перо, бумагу, сел за стол и принялся обдумывать все, что знал об исчезновении уже не одной, а двух рукописей, которые представляли чрезвычайную опасность. Я попытался систематизировать информацию, стараясь понять, каким образом рассказ Милдмора соотносится со сведениями, известными мне ранее. Все крутилось вокруг Грининга и его кружка: кем были эти люди и что они собой представляли. Я потерял счет времени. Потом часы в инне пробили три, напомнив мне, что нужно идти. Я собрал бумаги, на которых записал самые важные пункты, направился к реке и поймал перевозчика, велев ему отвезти меня к причалам Уайтхолла. Одежду мне опять пришлось менять прямо в лодке. Дворцовые стражники уже стали узнавать меня в лицо: некоторые почтительно кивали, отмечая мое имя у себя в списке. А я начал осваиваться с расположением помещений во дворце: эта плотная череда необычайных строений, непохожих одно на другое, перемежалась маленькими скрытыми двориками, в которых поначалу было так легко запутаться. Даже яркость и красота интерьеров уже представлялись мне чем-то почти что обыденным, и я мог ходить по коридорам, не ожидая, что меня в любой момент остановят, и не замирая постоянно от восхищения перед чудесными статуями, картинами и гобеленами.