Никлас Натт-о-Даг - 1795

Но самое трудное — платье. На этот раз платье должно быть настоящим, не таким, как в тот раз. Вспомнишь театральное представление — и вырывается невольный стон стыда. Но мальчик легко утешается: вляпался вчера, не будешь дураком завтра. Он уже сообразил: одежда, что развешивают на специальных перекладинах с вешалками, никуда не годится: серая, скучная, разве что наготу прикрыть. Никакого шика. Ни одного стенда с приличной одеждой в городе не найти, тем более на разлохмаченных пеньковых веревках во дворах.

Постепенно до Элиаса дошло: искать наугад бессмысленно. Сначала надо примериться к подходящему манекену. Теперь он каждый вечер приходит на Большую площадь и смотрит на расходящуюся после танцев в Бирже уставшую публику. На лестницу падает свет из окон, из его укрытия у колодца все прекрасно видно. Дамы и девицы — и какие платья! Правда, долго полюбоваться не удается: услужливые кавалеры тут же подают им шали и накидки для защиты от предполагаемого морского бриза. Кое-кто уезжает в поданных колясках, других поджидают слуги с фонарями на длинных палках. Найти то, что нужно, — дело долгое, требует терпения. Что ж… любому дураку известно: бедность и сама по себе штука скверная, но нетерпеливая бедность — приговор.

Впервые он увидел ее утром, на прогулке с гувернанткой. Светло-голубое платье с кружевной оторочкой на шее и рукавах, косые утренние лучи оттеняют каждую складку, их движение напоминает робкий прибой, не хватает только молитвенного бормотания волн. Шаль на плечах, талия тонкая, узкие бедра, как и у его подопечной. Такие же светлые волосы — вполне могла бы сойти за младшую сестру. Он поспешил подойти поближе, но она исчезла в толпе. Сунулся в один переулок, в другой — нет. Потерял. Вернулся на площадь и отдышался, согнувшись чуть не пополам и колотя кулаками по коленям — от досады на собственный промах.

Во второй раз он увидел ее только через неделю.

На этот раз платье было розовое, но не настолько, чтобы выглядеть вызывающе. И, разумеется, зонтик — загар не в моде. Мальчик, стараясь выглядеть непринужденно, подошел поближе. Девушка что-то негромко напевает, а гувернантка довольно сварливым тоном ее поторапливает. Теперь он окончательно убежден: выбор верен. Могла бы быть сестрой.

Он, то приближаясь, то останавливаясь, проводил их до подъезда. Достал нож, отрезал ветку и притворился, что выстругивает свистульку. Не прошло и четверти часа, как услышал странные звуки: карабкаются все выше и выше, а потом той же дорогой вниз. Любопытство пересилило: заглянул в окно. Девушка, слегка раскрасневшись, сидит за чембало. Гувернантка читает книгу, а учитель музыки, совсем молодой человек, нашел подходящее место, чтобы заглядывать ученице за декольте, хотя старается серьезностью физиономии доказать, что предмет его интереса — исключительно правильная постановка пальцев.

Дождался конца урока и проводил, прячась, до угла дома. Не сразу, но догадался: ее семья занимает все четыре этажа. Он очень осторожен, но быстро сообразил: они его попросту не замечают. Их миры не пересекаются, он один из привычных городских призраков, которых со временем перестаешь замечать.

Прошло совсем немного времени, и он уже знает их привычки и расположение дома наизусть. Спальни в верхнем этаже, в нижнем — кухня, буфет и гостиная. Девушка почти никогда не бывает одна, всегда с гувернанткой.

Элиас часами наблюдает, в каком порядке гасят свет в комнатах по вечерам, прослеживает маршрут трепещущих язычков свечей, провожающих обитателей в их спальни. Скоро он уже выяснил, где она спит. Черт знает, что эта чистая публика делает с таким количеством комнат, но раз у нее отдельная спальня, значит, и гардероб где-то поблизости. По вторникам уроки музыки, по четвергам ходит к учителю танцев. Но это днем, а днем страшно. К тому же родители. Лучше выбрать один из выходных, когда она уезжает с родителями на бал, а в доме только гувернантка. По вечерам он слоняется неподалеку, обдумывает план, и решимость растет с каждым днем. День летнего солнцестояния давно прошел, после заката уже по-настоящему темно. Если окно освещено изнутри, оно становится почти слепым: невозможно разглядеть, что за ним делается. Мальчик специально проверял: подходил к окнам кабака, стучал и корчил рожи подошедшему на стук хозяину. Никто его не заметил. Ни разу — пожимают плечами и возвращаются за прилавок.

Когда гувернантка остается одна, Элиас чуть не прижимается к окну, аж стекло запотевает. Видит, как она тайком достает сладости из буфета, как гримасничает перед хозяйкиным трюмо. Потом усаживается в шезлонг, запускает руку под юбку и, прикусив губу, издает странные стоны.

Мальчик уже знает весь гардероб девушки. Ему хотелось бы что-то вроде того, что надевает в особых случаях Клара: легкое, воздушное, с нарочито небрежно завязанным поясом, из ткани такой тонкой, что повторяет все изгибы тела. Вызывающее, соблазнительное и в то же время пристойное. Лучше всего голубое. То, в котором он увидел ее в первый раз.

Другого пути нет. Дом напротив пониже, с его крыши легко перелезть на соседнюю, а оттуда дотянуться до окна. Легко… может, и не так легко, но, если повезет, вполне возможно.

На его счастье, это один из тех переулков, которые остались со времен беспорядочной застройки города, когда никто не заботился, может проехать карета или нет. У таких переулков даже названия нет, называть их переулками и даже проулками — недопустимая лесть. Узкие, в полтора локтя, проходы, неба не видно.

Он выжидает. На всякий случай вымазал лицо сажей. Даже если его увидят на крыше, не обратят внимания — мало ли что. Подмастерье трубочиста. Там ему и место.

Вот гувернантка завершила обычную процедуру, загадочно улыбнулась и налила себе полстакана перегонного. Выпила, опять улыбнулась и тут же зевнула. Очень хорошо. Спать будет крепче. Мальчик взбежал по лестнице и через люк выбрался на крышу. Этого он не ожидал: черепица такая старая, что при малейшем неверном движении может сломаться, и тогда осколки посыплются в переулок, как град.

Глянул вниз — затошнило. Мало того: словно разбило параличом. Некоторое время он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Пришел в себя и понял: ни в коем случае не смотреть на землю. Только вперед, сосредоточиться на цели. Попытался дотянуться до верхнего наличника — не получается. Не хватает совсем чуть-чуть. Впрочем, он так и предполагал. Способ уже разработан: наклониться, будто падаешь, и в падении ухватиться за наличник. Выглядит надежно, выступает на два-три дюйма, украшен резьбой. Должно быть, не так трудно. Но как решиться?

Даже если не шевелиться, и то страшно. Вниз он не смотрит, но знает — бездна. Просчитается, упадет — конец. Вымощенная неровным булыжником мостовая. Разобьется в лепешку. Закрыл глаза, прижался лицом к теплой черепице и выждал, пока ангел смерти не отвернется и не двинется дальше, искать новую жертву.